Меня такая откровенность растрогала. И хотя я служил в «девятке», решение пришло сразу. Не важно, что пришлось бы переходить в систему Совмина на гражданскую службу. Да и времени для размышлений не было. И я говорю: «Алексей Николаевич, я согласен!» И буквально считанных дней не хватило для того, чтобы меня перевести…
После смерти Косыгина для меня многое изменилось. Я иногда ездил в командировки, прилежно занимался обслуживанием первых лиц страны, но уже не на основных ролях. Думал выйти на пенсию, но получилось так, что отработал в органах госохраны ещё 16 лет. Многое и многих повидал, конечно.
Брежнев мне не особо нравился. Мне приходилось работать с ним. У нас ведь задача какая? Быть как можно более незаметными. А он говорит на встрече: «Стой возле меня и никуда не отходи!» А соображал-то он в те времена уже не очень… И вот на приёме я стою сзади, а он ко мне обращается: «Я хорошо сказал? Всё хорошо?» У нас на встречах, особенно за рубежом, публика разная бывала, иностранных разведчиков много. А он всё время ко мне обращается… Я подбегаю, он мне что-то говорит, все думают, что сообщение какое-то передает, а он на самом деле просто одобрения искал тому, что сказал. Или спрашивал: «А там всё хорошо?» И пойми его, что он имеет в виду…
Было время, когда он не просто плохо разговаривал, но и путал слова. Приведу такой пример. Устинову в 1978 году присваивают звание Героя Советского Союза. И 71-летний Брежнев вручает 70-летнему Устинову награду и говорит: «Я тебя поздравляю с девочкой!» Перепутал слова «звёздочка» и «девочка». Я в это время работал, так что сам всё слышал. А про то, что он, опять же в моём присутствии, в ФРГ говорил, даже вспоминать не буду. Скажу только, что начальник его охраны Рябенко меня спрашивает: «Вы что, его напоили?» Я отвечаю: «Нет, это он сам, мы все, как договорились, всё разбавленное наливали!»
В отличие от Хрущёва или Косыгина, у Брежнева время от времени проявлялась какая-то жадность. Даже на приёмах в Кремле он, собираясь уезжать, говорил, указывая на стол: «Вот это, это и ещё то заверните и увезите на дачу!» И ведь знал, что туда уже отправлена машина с его любимыми блюдами, а всё равно давал указания. Может быть, это уже старческое у него было…
Во время советских праздников с демонстрациями или парадами довольно часто мне приходилось передавать сообщения на трибуну Мавзолея. Представляете, если вдруг туда на глазах у всех гостей, в том числе и зарубежных, пойдёт начальник управления из КГБ или кто-то другой такого уровня? Сразу станет понятно: что-то случилось! А так связь была налажена по-другому: кто-то кивнёт мне, я подойду, а потом буквально на корточках, чтобы не было видно за перилами, поднимаюсь на Мавзолей и передаю информацию тому руководителю, которому она предназначается.