На одном из поворотов Гуляев остановился, закрыл за собой дверцу из толстого листового железа и привалился к ней спиной, всем своим исполинским телом преграждая путь осатаневшим пожирателям трупов. Те навалились на нее с другой стороны всем скопом, нечленораздельно гомоня и ломясь изо всей мочи. Но великан не отступил, несмотря на то, что побагровел лицом и хрипло задышал, невзирая на пот, выступивший на лбу, и хлынувшую носом кровь.
— Дальше беги один! Правой стороны держись. Там выход наружу… Да! Смотри под ноги, не зевай — в мясорубку угодишь. Дальше как знаешь… И вот что: береги ее! Слышишь, береги!
— Кого, жизнь? — не понял Думанский.
— Молли!!!
Адвокат споткнулся, точно ослышавшись, и чуть не упал, а Иван Демидыч с жаром и даже какой-то болью в голосе продолжил:
— Береги ее! Понимаешь?! Любовь дороже жизни и сильнее смерти… Да пошел же, не стой! А ты, однако, уже не ямщик без бороды…
Думанский помчался вперед, не оглядываясь. Крик купца, слышавшийся все это время за спиной, перешел в полный нечеловеческой боли вопль, который внезапно оборвался на высокой ноте. Викентий Алексеевич не успевал за своими разогнавшимися, прорывающимися сквозь сумбур к логической догадке мыслями: «Откуда Гуляев знает Молли?! И дорога ему тоже откуда-то известна… Путь к выходу… Впрочем, Бог с ним… Не может быть! Как же я раньше не догадался, Боже мой, это уже не купец!! Нет уже Гуляева, а… Неужели меня спас тот, другой, который… ТОТ?! Господи, с нами крестная сила!!!» Спотыкаясь, наталкиваясь на стены, то и дело ударяясь головой о низкий потолок, адвокат спешил покинуть это ужасное место, упрямо волоча за собой то, что еще недавно было опасным преступником, фотографическими изображениями которого был обклеен весь Петербург.
Тоннель шел прямо, но света в конце его, да и самого конца, Викентий Алексеевич, как ни пытался, разглядеть не мог. Все та же грубая, скользкая кирпичная кладка под ногами, над головой. «Может, это ловушка?! И нет здесь никакого выхода…» — он уже засомневался в своем спасителе, в себе… Внезапно невесть откуда потянуло животной гнилью — то был характерный, нехороший дух. От скверного предчувствия и усиливающегося миазма у адвоката закружилась голова и появилась дурнота. Он посмотрел наверх, огляделся по сторонам, пытаясь угадать, откуда исходит такая вонь, но будто бы запнулся от торчащий из пола замшелый камень (так ему сначала показалось) и тут же ухнул вниз, в какую-то круглую дыру, угодив, как шар в бильярдную лузу, но не упал вертикально, а стремительно заскользил по довольно широкому круглому желобу. Перед глазами плыли красные круги. Сознание покидало Думанского. Последнее, что он разглядел перед собой, — громадный, во все сечение желоба четырехлопастной винт, напоминающий застывшие крылья ветряной мельницы. Между этими «крыльями» адвокат и проскочил на большой скорости в неведомый полумрак, точно в преисподнюю…