— А я, выходит, хуже? Да? Ах ты…
— Э-э, поосторожней. Не разглядел еще просто. Я изучал лишь твои деловые качества. Каюсь. Могу на колени упасть. Знаешь, с твоими ногами тяжело в ментуре работать. Как говорится, устают быстро. Особенно правая.
— Живи, щенок.
— Мерси боку.
— И нечего скалиться. Зубы выбью. Я еще думала с ним на «Криминальное чтиво» идти.
— Ну ладно, ладно. Что испугалась? Насиловать настроения нет. Устал нонче. Правда, прочел давеча брошюрку «Как уберечься от разъяренной жертвы изнасилования».
— Волосы на руку наматывать, не давать себя убалтывать, и чтоб никаких предметов с собой не было.
— Ты что, меня будешь учить, как ловчее насиловать?!
Сонбаев с товарищами поглядывал на нас с заметным опасением.
— Короче, господа, заболтался я тут с вами. Пойду. Ибо, как говаривал товарищ Непринцев, «С тобой кайфово, а дома лучше». Хелен, коли хочешь идти, жду.
— Угу. Муженьку отзвонюсь — и готова.
— Договорились. Пока, Мехмед. Должен заметить, этот день был для меня познавательным во всех отношениях. Елена, прощальный поцелуй.
— Размечтался, старый.
— Видать, судьбина моя горькая. Счастливо!
А мы все не верим,
что мы позабыты:
Стучимся мы в двери,
а двери надежно закрыты.
«Машина времени»
— Собачка, ну, давай споем! Собака Да-аня-а… Ну, подпевай. Что же ты? Соба-ака Да-аня-а! Эх, а вот другие собаки поют.
— Какие собаки поют?
— Нет, честно, я видела по телевизору. Красиво поют, в такт.
— Подумаешь. Некоторые собаки наркотики ищут. А эта ищет только дерьмо. Зато железно. Своего не упустит. Через границу лишнего не провезешь.
«Писатель с женой опять способности своей псины обсуждают. Жужжат, жужжат! Голова пухнет. И ведь за стенкой беседуют, в соседней квартире, а так слышно это ихнее жужжание! Впрочем, башка у меня пухнет, скорее, после вчерашнего. Надо завязывать с пьянкой. Свихнуться недолго! „Собака Да-аня!“ Ё-моё, вот привязались! Вылезаем… Ого! Утро совсем! Девятый час. Между прочим, у меня нонеча отгул! И пущай какая зараза только попробует… В дверь звонят. Похоже, бомж Сантиметриков прикандехал. Он же Аршинников, он же Дюймовочкин. Так. Я, выходит, одет? Когда успел?.. Дети, как мне хреново!»
Непринцев зевнул и пошел открывать. На пороге стоял вовсе не Аршинников, знакомый поэт и бомж, а соседка Людмила Карповна с тарелкой говяжьих костей в руках.
— Доброе утро, Павел Александрович.
— Доброе утро, Спартакиада Олимпиадовна. — Непринцев почему-то никак не мог запомнить имя-отчество соседки и называл ее замысловато и непонятно ни для нее, ни для него самого. Впрочем, Людмила Карповна привыкла.