В прокуратуре у дверей его кабинета уже сидела дама средних лет. «Искусствоведша» — определил для себя Евграф Акимович. Всех женщин за сорок он делил на «трудяг», «хохлаток» и «искусствоведш». Последняя категория почему-то в его сознании ассоциировалась с чем-то отвратительно претенциозным, то есть с существом, говорящим на людях исключительно «высоким штилем», постоянно вспоминающим имена наимоднейших режиссеров, актеров и художников, но при этом не брезгующим самым похабным матом, которым «искусствоведши», как правило, свободно пользовались в своем кругу за стаканом коньяка, рассуждая о безвременной кончине итальянского кино.
— Евграф Акимович? — спросила дама. — А я уже на часах. У вас ведь дел невпроворот, вот я и боялась упустить вас.
— Проходите, — буркнул Евграф Акимович, все больше злясь уже не только на «искусствоведшу», но и на самого себя за бессмысленное раздражение.
Корреспондентка представилась Ириной Самойловной и, плотно усевшись в гостевое кресло (кстати, единственное во всем отделе), стала копаться в сумочке. Это тоже было, как считал Евграф Акимович, характерной чертой «искусствоведш», как, впрочем, и «хохлаток». Но те копались по рассеянности, а эти от того, что в сумочках у них, как правило, царил такой бардак, что даже диктофона, который пыталась выудить корреспондентка, так сразу, вдруг не найдешь, поскольку навалено всего изрядно: французская косметика и театральные программки, и наверняка брошюрка о новомодном ботаническом чуде американского происхождения.
Продолжая поиски диктофона, Ирина Самойловна с тоской думала об очередном «солдафоне», с которым ей придется беседовать ради хлеба насущного.
— Как вы оцениваете сегодняшний уровень преступности? — начала корреспондентка.
Банальный вопрос вызвал тихую ярость следователя.
— Хорошо оцениваю, — коротко ответил он. — Преступность на высоте!
— Но как же быть, Евграф Акимыч? — театрально ахнула «искусствоведша». — Ведь на улицу страшно выйти. На нас просто охотятся!
— Ну не так уж все ужасно! — возразил следователь. — Бананы вот я люблю, — ни к месту сказал он. — И, вынув связку из портфеля, аккуратно положил ее в небольшой холодильник — тоже единственный на весь отдел. Несколько ошарашенная таким оборотом дела, «искусствоведша» решила сменить тон.
— Итак, Евграф Акимыч, вы считаете, можно сказать, что преступность достигла своего пика?
— Не знаю, — брякнул следователь. — Может, и не достигла. Не задумываюсь над этим, знаете ли. Мы их ловим и сажаем. Посадим — выпустим. Они снова убивают, мы снова сажаем — все своим чередом.