А когда вы объявились в последний раз, местные доверенные уже знали или предполагали, кто вы. Андрей проводил вас на кордон и передал приказ бригадиру — убрать вас. Тот стрелял на болоте из карабина. Теперь все разбежались. Вот и все.
Мы помолчали. Потом я как можно мягче сказал:
— Во-первых, Света, я обязан вам и Коле спасением, жизнью. Поэтому вместо банальных благодарностей я обещаю сделать все, что смогу, для смягчения участи Николая Ивановича Кузьмина. Он в данном случае — скорее жертва…
Светлана не выдержала, заплакала, выбежала из комнаты.
В Вологде меня ждала «цедуля» в гостинице: «Явиться в городское управление уголовного розыска».
В местном угро мне передали телеграмму Евграфа Акимовича: «После описи имущества и ценностей Кузьминых И. В. и Н. И. и после похорон Николая Кузьмина срочно выезжай. Стрельцов».
Совершенно ошалевший, я посмотрел на лейтенанта, вручившего мне телеграмму:
— Что с Николаем Кузьминым?
— Повесился Коля, — коротко ответил лейтенант.
Давненько уже я не получал такого удара. Выйдя из управления, я постоял, потом медленно побрел к дому Кузьмина.
У калитки стоял милицейский «газик», в комнате у стола сидели Иван Васильевич и Светлана. По дому ходили люди, слышались команды, переговоры.
Мы помолчали, Светлана тихо плакала.
Дверь в комнату Коли была открыта.
— Можно заглянуть туда? — спросил я у хозяина. Он пожал плечами.
— Теперь вы здесь хозяева.
Я вошел в комнату, огляделся. Стол, стулья, койка, этажерка, на которой стояли рядами кассеты.
На журнальном столике располагался двухкассетник. Я машинально нажал кнопку.
Послышались звуки саксофона. Я испуганно выключил магнитофон.
— Ничего, пусть играет, — услышал я голос Ивана Васильевича.
Я снова нажал кнопку.
Великий Лестер Янг исполнял блюз «Платье в горошек и лунный свет».
Я вышел из комнаты художника.
— Он любил джаз. Пусть послушает, — добавил Кузьмин. Я растерянно взглянул на хозяина, на Светлану и только спустя некоторое время понял: душа покойника покидает дом только на девятый день после смерти.
Моя очередная «охотничья» кампания закончилась, как и в большинстве случаев, на кухне у Евграфа Акимовича. Мой умудренный опытом шеф рассказал мне все, что я не успел еще узнать о деле.
Михальченко занимался коллекционированием и контрабандой антиквариата еще с 88-го года.
А осенью 91-го, зимой 92-го года, когда к нам потоком хлынула гуманитарная помощь, процесс переправки за рубеж икон и художественных полотен стал и вовсе элементарным. Некий благодетель привозит в Россию несколько тонн какого-нибудь, мягко говоря, не очень нужного на его родине товара. Зато здесь, в Питере, изумленные и ошеломленные заморскими этикетками граждане с остервенением борются за право обладания им и, полные благодарности, не слишком-то обращают внимание на пару небольших чемоданов, с которыми благодетель покидает Россию. По поводу багажа своих клиентов Михальченко даже не всегда нужно было договариваться с таможней.