Бить надо истинных носителей и виновников горя и бед! Этими чувствами ненависти к врагу он жил, и какими бы причинами не вызывалось нытье, оно злило его.
— Слышь, папаша, — вдруг заговорил первый боец, и в голосе была уже просьба, — я хочу тебе сказать, что я из окружения шел и пришел к своим, а кое-кто там остался.
— Ты это к чему? — резко, оскорбленно спросил „папаша“.
— Да к тому. Вместе воюем, всяко бывает. Может случиться, в беде рядом окажемся, так не подумай чего. Остеречься, может, теперь меня захочешь, так этого не думай, не из таких я…
Тарасов тихонько пошел прочь. То, что боец этот тоже, как и он, вышел из окружения, достаточно аттестовало его в глазах Тарасова, и он уж облегченно думал— хорошо что не погорячился раньше времени. „Папашу“ же этого приметил и дня через три в землянке спросил:
— В ординарцы ко мне пойдешь?
— Так это как будет приказано, — встав навытяжку, ответил он.
— Ну тогда я приказываю.
Так он нашел себе своего Никитича.
7
Пережитое, усталость от быстрой ходьбы сейчас, когда все было позади, точно сели ему на плечи, впились в ноги и руки, и он, только не желая выдать своей слабости перед шедшими сзади бойцами, хоть и медленно, но шел. Да и будущие неприятности за самовольство, которое он допустил, не веселили и не придавали сил.
У штабной землянки спросил часового:
— Меня не искали?
— Нет. Все спят.
„И то хорошо, — подумалось, — отлежусь, поуспокоюсь, а там что будет…“
В землянке топилась времянка, и горячий воздух так и охватил сразу все лицо. Дежурный телефонист, сидевший на чурбаке у телефонных аппаратов, боролся с дремотой. Увидев комбата, он вскочил, опрокинув чурбак, и дремотной поволоки на его глазах как не бывало.
— Что с вами, товарищ старший лейтенант? — испуганно спросил он, вместо того чтобы доложить о дежурстве.
— Тише! — цыкнул на него Тарасов.
Из комнатушки, в которой они жили с комиссаром и начальником штаба, показалась сонная большая голова комиссара с длинными белыми волосами. Показалась, Да так и замерла.
— Что с тобой?
Тарасов зло, недовольно глянул на разбудившего комиссара телефониста и резко ответил:
— Да что вы вытаращились на меня?!
Комиссар пропустил его резкость мимо ушей. Тревога была на его лице. Кивнув на стоявшего у дверей бойца с чемоданом, спросил:
— А что это?
— Видишь.
— Откуда это?
— Соседи взаймы дали. Мы попросили, они и дали, — котел свести все дело к шутке Тарасов. Но комиссару было не до шуток.
— Никитич! — крикнул он.
Умевший спать в любых условиях, даже стоя, Никитич умел также мгновенно стряхивать с себя сон. Враз сев на нарах, он только глянул, все понял, сунул руки в оба рукава гимнастерки (голова еще не показалась из воротника), натянул брюки, сразу обе ноги в валенки, одернулся, поправился и подбежал к своему командиру. Пальцы его забегали по крючкам и застежкам так ловко и скоро, что Тарасов только приподнялся, чтобы ординарцу удобней было стянуть с него давящую одежду.