— Стараемся, — сдержанно, но с явным удовольствием за похвалу отвечал старшина.
— А чего не на том месте стоите, где указано? — спросил Тарасов.
— Указано-то оно указано, да я огляделся, прикинул и думаю: тут надежней будет, — отвечал старшина.
Тарасов вспомнил те доводы на совещании командиров, которые решили, где выгодней и удобней расположить этот пост, и сердито спросил:
— А другие, по-твоему, не глядели и не думали?
— Как можно!.. — с обидой в голосе прошептал старшина. — Знамо, думали, и я не в обиду… Я для дела…
«А ведь не перейди они сюда, я бы прошел незамеченным, — подумал Тарасов, — а значит, и враг бы мог тоже пройти».
— Ну ладно, раз тут надежней, — примирительно сказал он.
— А у нас и там двое оставлены. Для всякого случая.
Тарасов понял, что это «для всякого случая» имело в виду не только противника, но и своих командиров, если они станут уж очень-то придираться. Мы, мол, и тут, и там глядим, чего еще надо.
«Ну и хитер, дьявол!» — не сердясь, а с удовольствием подумал комбат.
— Как у вас тут?
— Да вроде ничего, тихо.
Они сидели — десять бойцов, старшина и комбат, скрытые небольшими елочками.
— Какое ж… ничего, — вдруг зло хлестанул матом один из бойцов, — сиди тут у себя дома, дрогни, а они водку лопают.
— А ты почем знаешь?
Тарасов заметил, как старшина предупреждающе тронул этого бойца… Боец замялся и не сразу ответил:
— Так, знамо дело, лопают — третий день рождества, у них это празднуется. «Лазили, поди-ка, черти!» — недовольно и удивленно подумал комбат и, зная, что спрашивать без толку — отопрутся, проговорил ободряюще:
— Ничего, ребята, мы еще свое попразднуем.
— Да и это не чужое. Мы и рождеством не брезговали, — возразил другой боец.
— Ничего не говорю, — ответил Тарасов, — но что поделаешь?
— В гости бы к ним сходить, — жестко сказал третий боец, — а то не по-суседски получается. Они к нам ходят, а мы нет.
Это был Васильев-старший. В батальоне служили два брата Васильевых. После вражеской вылазки остался один, Тарасов вспомнил, как он на руках перед собою нес к могиле своего Ванюшку, и у него опять, как и тогда, стиснуло горло. Долго молчали все. Наконец старшина проговорил:
— А в самом деле, товарищ старший лейтенант… Не бойсь, все будет в порядке. Мы уж примеривались…
2
Приказа на вылазку не было, и комбат понимал, что за самовольство по головке не погладят. Но общее чувство ненависти к врагу, так понятное ему, так сжигавшее и его все время, и эти слова «не бойсь», несомненно сказанные с уверенностью, что все дело только в том, побоится он или нет, а это уже значило, каким он будет командиром батальона в глазах бойцов, отбросили все прочие соображения, и он решился: