Офицеров от связных можно было отличить только потому, что те, получив приказание, начинали распоряжаться сами, а связные, козырнув, сновали взад и вперед. А так все были в маскхалатах, и знаков различия не видно. Тарасов послал последнего связного с приказом закрыть один из выходов из долины, по которому враг мог вырваться вслед ушедшему вперед Терещенко. Свободным оставался один Никитич. Он лежал рядом и, когда Тарасов обернулся к нему, невольно улыбнулся. Усы Никитича густо забил снег, снегом облепились шапка и брови, и весь он, ну прямо как две капли воды, был похож на самодельного Деда Мороза из детства.
— Давай, старина, к взводному или ротному, а попадутся первыми пулеметчики, к ним — сразу чтобы снимали офицеров.
— Понятно.
А предатель-рассвет ну прямо-таки распахивался сегодня. То, бывало, и не дождешься, когда развиднеется, а тут!..
Из-за вершин сопок, из седловин, из-за снежных увалов ползли ближе и ближе к врагу наши бойцы. И хотя это движение ему было видно только по тому, что он знал о нем, — казалось, что видно все как на ладони. Он видел и там, и тут — всюду, как поднимался, бугрился снег, точно так, как бугрится земля, когда крот роется близко от поверхности. Чувство комбата было схоже с чувством подбирающегося к дичи охотника — не улетела бы или не убежала бы раньше времени.
Одни бойцы ещё ползли, другие остановились, казалось, у самого бока врага, когда вдруг за сопками, в той стороне, где был поселок, хлопнул выстрел. Выстрел этот ощутился комбатом так же, как если бы внезапно выстрелили над головой мирно отдыхающего человека. Он вздернулся весь, увидел, как там, внизу, замерли, насторожась, враги, и не понял, а ощутил всем своим существом: минута, и будет поздно. Но и этой минуты не было дано.
Там, за сопками, загрохало, зататакало, забухало с бешеной торопливостью. Вражеские солдаты кинулись в ряды колонн, офицеры замахали руками и что-то кричали. Тарасов схватил ракетницу, но снизу грохнуло несколько выстрелов, и он увидел, как ткнулся в снег один, потом другой офицер, потом забушевал под пулями снег около этой группы людей и посыпались ссеченные свинцом ветви с деревьев. И выстрелы, и стрекот пулеметов, и гранатные взрывы — все слилось в сплошной гул и грохот. Он видел, как ближние к фашистам бойцы вскакивали и швыряли гранаты, наверное и не думая, что осколки могут задеть и их. И ревели пулеметы, и хлестали винтовки, и крики обезумевших от внезапного нападения вражеских солдат слились в сплошной дикий рев. Они метнулись кучами вправо, откатились под ливнем огня, бросились влево, охваченные страхом смерти, и там вроде удалось им протолкнуться вперед, но ненадолго.