— Ничего... ничего... простите, госпожа Карлова. Ёзя уже уходит, правда ведь?
— Ухожу. Зайти к тебе было неудачной мыслью, ты в дурном расположении духа, тебя что-то взбудоражило, и поэтому ты ополчился на друзей. Я ничего не скажу Константину, он всё равно не воспримет упреков, граничащих с предательством. Думаю, ты просто забыл, что семья Гольданских сделала для тебя и твоего отца. Хотя бы по этой причине ты не должен позволять себе критику в их адрес. Но чтобы не причинять ему боль, я ему об этом не расскажу.
Самуэль почувствовал себя мерзавцем, но не знал, как взять свои слова обратно и задержать друга, чтобы попросить у него прощения. Он рассердился на самого себя и понимал, что должен попросить у всех прощения. Завтра он поговорит с отцом, который расстроился, что сын не пойдет на прием к Гольданским. Сейчас он обидел Ёзю и Константина, и чуть не поступил так же с Раисой Карловой, которая смотрела на него, прищурив глаза, в готовности устроить хороший нагоняй.
— Это не мое дело, но то, что я только что услышала, меня удивило. Что ты такого сказал, что твой друг настолько обиделся, что вот так уходит? И в чем ты винишь семью Гольданских, которая столько сделала для тебя и твоего отца, да, кстати, и для меня? Неблагодарные не попадают в царство божие.
Самуэль не ответил. Он развернулся в надежде укрыться в комнате, которую по-прежнему делил с отцом.
Исаак вышел за дровами, поскольку вдова Карлова беспокоилась, что их не хватит при таком морозе, который, по ее словам, проникал сквозь кожу до самых косточек.
В прошлую ночь Андрей вручил Самуэлю бумаги с предложениями от товарищей.
— Вот, почитай. В конце концов, ты должен знать, что предлагают наши друзья.
Самуэль нашел бумаги, спрятанные среди страниц старой книги по ботанике, подарку графини Екатерины. Она напомнила о том дне, когда он, переполненный чувствами, взял книгу из рук графини, сопровождаемый веселым взглядом Константина. Томик принадлежал профессору Гольданскому. Как он мог обвинять в чем-то Константина? Он его лучший друг, такой же щедрый, каким был его дедушка, всегда готовый отдавать, не ожидая ничего взамен, а он объявил его легкомысленным аристократом. Ему стало стыдно за себя. Он лишь надеялся, что Ёзя ничего не скажет Константину.
Он был в таком плохом настроении, что несмотря на уговоры отца и Раисы, не стал есть мясное рагу с картошкой и приготовленный вдовой яблочный пирог.
— Ты собираешься провожать старый год на пустой желудок? Это ничего хорошего тебе не сулит. Знаю, что с тобой происходит, ты встревожен спором со своим другом Ёзей. Вы молоды, и нет ничего такого, что невозможно было бы уладить, хотя мне и не понравились слова Ёзи о том, что ты попрекал в чем-то семью Гольданских, — сказала Раиса.