— Посмотрите, у этих тоже есть мясо, хоть и воскресенье нынче.
Все посмотрели, — неподалеку, над желтыми холмами, кружился в небе хоровод стервятников; круги их сужались конусом, упираясь острием в какую-то точку на земле.
— Ну надо же, что он там углядел, я на это и смотреть-то не хочу, представить себе — и то нутро выворачивает.
— Омерзительные птицы.
— Каждый живет, чем может, — сказал Лусио. — Может быть, такое же отвращение они испытывают к тому, что мы едим. — Кто к чему привык. Нас приучили, что вот это плохо, и мы этим гнушаемся, мы этого не выносим, нас от этого тошнит, но ведь нас могли приучить и совсем к другому.
Маурисио забеспокоился:
— Ладно, хватит об этом! Ради всего святого! Оставь пока что свои выкрутасы да премудрости, не то меня сейчас стошнит.
Мясник оглушительно расхохотался. Мужчина в белых туфлях продолжал задумчиво смотреть на поле. Лусио не унимался:
— В конце-то концов велика ли разница: мы это едим на два-три дня раньше, они едят на два-три дня позже.
Мясник снова захохотал.
— Слушай, если ты сейчас же не заткнешься… — пригрозил Маурисио.
— Мы ведь все из мяса, разве не так? Или, может быть, ты из чего другого? Скажи тогда, из чего. Что, я не прав? Ну скажите, ведь вы мясник, кому это знать, как не вам.
Все засмеялись. Снова заговорил полицейский, смущаясь, но горячо:
— А вот нынешней зимой мы съели кота, здесь вот, за этим столиком. — И указал пальцем. Он словно возбуждался от того, что говорил: — Вот здесь!
Маурисио уставился на него:
— Ты что мелешь? Ты это к чему? Зачем выдумал?
— Вот здесь, — повторил тот. — По-твоему, это был заяц, но я-то знаю, что это был кот.
Мужчина в белых туфлях обернулся к собравшимся и на полном серьезе сказал:
— Вот бы сейчас впустить сюда всех кошек и собак, которых мы съели во время войны! Тогда они мне казались вкусней, чем говядина, а теперь только взглянул бы — и вырвало.
— Вот видишь, Маурисио, — сказал Лусио. — Я был прав: все дело в привычке, нужда заставит — привыкнешь к чему угодно.
Мужчина в белых туфлях все еще смотрел на стервятников. Начиная круг высоко в ясном небе, они спускались по спирали в пыльную полосу над землей и упирались в нечто смрадное, вспучившееся на раскаленной земле, как на гигантской сковородке.
— Ты послушай парикмахера, он тебе дело говорит, — продолжал Лусио. — Поставь-ка нам по стаканчику, подожди сердиться, придет еще бог знает сколько народу. Если так будешь на них смотреть, всех отпугнешь.
— Вам тоже?
Мужчина в белых туфлях обернулся:
— Что? Конечно, давайте, давайте… — И снова стал смотреть на поле.