Даже современная японская аппаратура, казалось, вот-вот не выдержит яростного рыка Владимира Высоцкого. На столе под лампой был разложен неразрешимый пасьянс из фотографий и текстов, которые всего несколько часов назад разглядывали в другом месте Зингрубер и шеф-редактор.
Закрывшись в своем кабинете, Юрий Иванович в обществе фирменный литровой бутыли «Посольской», правда, наполовину уже «уговоренной», погрузился в тяжкие размышления. Дверь тихо отворилась, и впорхнула жена, одетая, как «ночная бабочка», в новый пеньюар. Она убавила звук у разгулявшегося магнитофона. В таком наряде ее южнорусские формы могли соблазнить кого угодно, но только не посла. Не до того было.
— Ты, Маша, иди ложись. Мне тут нужно еще немного… покумекать.
Оставив без внимания его мимический протест, Маша властным движением убрала бутылку в бар и зажала в ладошке ключ от него.
— Хватит, накумекался уже. Забыл, что прием завтра? Что у тебя могут быть за мировые проблемы?
Посол устало взглянул на жену и уже хотел отправить ее спать в более доходчивых выражениях, как вдруг его осенило.
— А ты, между прочим, глянула бы, Машуля. Может, на свежую-то голову…
— Ладно, завтра с утра и взгляну.
Она стояла напротив, выжидательно сложив на груди руки и еще надеясь привлечь внимание мужа. Но не тут-то было. Неприятное дело поглотило его целиком.
— Эх, Машуля, завтра поздно будет. Диппочта уже уйдет… Нужно сегодня решать. Если промахнемся, зашлют нас с тобой в какой-нибудь Занзибар. Или, не дай бог… на родину.
При упоминании родины сытая и довольная Маша переменилась в лице. Даже побледнела как будто, что было почти невозможно при неистребимой алости ее щек.
— Что ты говоришь, Юрочка, господь с тобой. Неужели так серьезно?
Она с опаской склонилась над его столом, словно там лежала бомба замедленного действия, взрыв которой в одночасье мог зашвырнуть ее на родную Тамбовщину.
— Ну, давай, давай посмотрим. Что это у тебя за снимочки?
— Да ты статейку сперва пробеги… Мастерски излагают.
Юрий Иванович подвинул жене материал с броскими заголовками, встал и уступил ей свое кресло.
Мгновенно сосредоточившись, она села наощупь, не отрывая цепких, внимательных глаз от текста. Пеньюар она машинально запахнула поглубже — до него ли теперь.
— Я не понимаю, Юрочка! И это все? — Маша подняла на мужа большие светло-карие глаза, в которых было даже некоторое разочарование. — Нужно выслать в Союз этого красавца, как можно скорее… Ишь, лыбется, — и она с ненавистью взглянула на изображение Эдгара за столиком уличного кафе.
Маша была незлой женщиной и ненавидела всей душой, конечно, не парня в фуражке набекрень, а угрозу, которую он сейчас представлял ее благополучию.