Но, тем не менее, я плыла в глубоком бушующем море по имени Леви, и тонула вместе с ним, такая же безнадежная и беспомощная, как и он. Двое потерпевших крушение в океане боли, не желавшие цепляться друг за друга даже ради спасения своих драгоценных жизней. Мы просто смотрели и опускались на самое океаническое дно, безмолвие и темнота которого могли бы нас поглотить, а могли бы прогнать горе.
Несколько долгих секунд мы стояли, глядя друг на друга, не замечая стекающей воды. Затем его глаза опустились на мои губы.
Вот черт.
Я тоже перевела взгляд на его рот, и все вокруг вспыхнуло. Мы оказались в душном, напряженном противостоянии — наполовину благодаря напряжению, наполовину благодаря душу, — наши головы сблизились, глаза видели лишь губы. И я поняла, что сдалась.
Я осознавала, что он сводил меня с ума и причинял мне боль, но когда доходило до дела, я вверяла ему всю себя. И он был моим.
Я принадлежала ему, когда мне было семь, и я боялась монстров. Я принадлежала ему, когда в восьмом классе Томми Марчим разбил мне сердце, не пригласив на танец в день Святого Валентина. И я принадлежала ему, когда мне было девятнадцать, когда я стояла под душем в пижаме, и ловила взгляд своего героя.
Я принадлежала ему. Всегда. И не желала быть ни чьей больше.
Он наклонился ближе, и пар окутал нас персональным облаком. Прямо здесь, сейчас, и вчера, и завтра, когда он рядом, я чувствую себя в безопасности. Защищенной и любимой. Потому что это так, даже если он об этом не знает. Даже если я этого не заслуживаю.
Я тоже к нему наклонилась, не глядя ни на что, кроме окруженного облаком горячего тумана тела Леви.
Наши лица были так близки, что я могла чувствовать каждый его выдох, ласкающий мои щеки. В его глазах отражались серебристые отблески капель, окружающих нас, отскакивающих от белых стен душевой. Шум воды заглушил все звуки и заставил почувствовать, что нас держит в плену собственный маленький белый дождь.
Я прошлась глазами по его небритому лицу, подмечая темные волоски на линии челюсти и такого же цвета ресницы. Затем мои глаза опустились на его рот, и я облизнула губы.
И он меня поцеловал. Должно быть, он был рожден для этого. Словно все его существо знало, как надо меня целовать. Его губы идеально соответствовали моим. С нашим первым поцелуем не было ничего общего. Наши губы сливались в голодном отчаянии и слепой страсти под белым ливнем.
Я целовала его в ответ так, словно делала свой последний вздох, словно без него я умру, а, может, все так и было. Я разомкнула губы, чтобы наши языки встретились, заскользили по гладкой рельефной поверхности друг друга, будто танцуя, извиваясь, пробуя на вкус и облизывая. И это было... так... бесподобно.