А затем Хайнц впервые в жизни совершил прогул. Произошло это во вторник. Когда он сел в постели, у него закружилась голова. Он позволил себе снова улечься. Что-то в нем стало поддаваться, он окончательно раскис. Мало-помалу он даже привык к своей комнате, к квартире, к обоим старикам. И уже совершенно спокойно пользовался тем же ножом, которым до него пользовался старик, или чашкой, из которой только что пила старуха.
Он почти ничего не ел. Одежда на нем болталась. С ним случилось самое страшное: время за работой перестало двигаться. Так было уже три или четыре раза. Время будто замирало. Каждый работающий на производстве испытал хоть однажды подобное состояние. У одних оно продолжалось часами, у него стало регулярным. Это было мучительно.
Все чаще он появлялся на работе в тяжелом похмелье и, вполне понятно, мастер на него орал. Другое дело, что еще ни разу в жизни на Хайнца Маттека так не орали.
— По утрам у вас нужно кровь брать на алкоголь!
В таком положении Хайнц Маттек никогда еще не стоял перед начальством.
Большинство товарищей по работе считало, что тут уж ничего не поделаешь. По дороге в столовую несколько человек заслоняли его собой. Особенно заботился о нем Конни Нойбергер. Он каждый день заходил за Хайнцем.
— Пошли, бросай работу, обед.
Конни поговорил также с его сменщиком и с мастером.
— Что я, не человек, что ли, — сказал мастер, увидев, что товарищи заботятся о Хайнце Маттеке.
А Хайнц Маттек даже не заметил, что кричали на него теперь уже не так злобно. Впервые ему пришлось просить Мони записать выпивку в счет будущей получки. Что-то словно сработало у него внутри. Он заглянул в кошелек и, к своему ужасу, обнаружил там всего одну бумажку в десять марок и немного мелочи. Это после того, как он уже выпил пять кружек пива и три рюмки водки.
— Ах вот как, — сказала Мони. — Ну-ка, дай сюда. Сколько у тебя там еще осталось?
Пришлось показать ей кошелек.
Она все еще не сказала "да".
Он высыпал содержимое кошелька на стойку.
— О’кей, — сказал он. — Ты получишь от меня еще одну марку, а десять я отдам тебе завтра.
— Оставь свои деньги при себе, — сказала Мони.
Она вернула ему кошелек.
— В самом деле, — сказала она. И улыбнулась. — Порядок. Все ясно.
Пальто из верблюжьей шерсти во время этой процедуры повернулось к ним спиной.
— Я здесь оставил не одну сотню, — сказал Хайнц.
— Успокойся, — сказала Мони.
— Все вы тут пили за мой счет, — сказал он.
— А ты за наш, — сказало верблюжье пальто, глядя на Мони.
— Не о деньгах речь, — сказал Хайнц.
— Не кипятись, — сказала Мони. — Чего тебе еще надо?