Хозяин баловника, клещеногий мужик унимает жеребца:
— Балуй, зверюжина!
Покой двора нарушен. Голуби, прянув на карниз, укоризненно крутят головами.
— Огольцы! Подьте сюда…
Это нас. Делегат отправляется на переговоры. Обратно возвращается ходко. Шуточки в сторону.
— Сулят зелененькую!
Начинается работа. И наступает мое время. Я становлюсь тут командиром и хозяином. Приятели смотрят в рот с полной готовностью ловить на лету каждое мое слово. Я сильней других, каждый это знает. Чувствуя всякий раз приятное посасывание под ложечкой от сознания своей значительности и власти, я подаю хриплые и короткие команды. Я нетерпелив и полон презрения, когда кто-нибудь переспрашивает: «Чего сказал, Коля?» Я могу позволить себе все: ругнуть, дать пинка, и никто не вздумает пикнуть, потому что сейчас я командир и хозяин и от меня зависит «зелененькая». Что ты сейчас можешь, интеллигент Алешка со своей головой, набитой радиосхемами? Отойди вон туда, сматывай канат с брезента, сказано тебе. Ты потом можешь сколько хочешь важничать и задаваться, звать или не звать к себе слушать радио. Сейчас сматывай веревку, да не бойся испачкаться, раззява!
Ящики длинные, с пахучими опилками, в которых лежат, рядками хрупкие яички. Может, думаете это просто — взять такой ящичек и переложить с подводы на площадку грузовой клети?
Я не спеша подхожу к подводе, и злющий жеребец Васька, прижавший было уши и качнувший раза два оскаленной мордой, вдруг успокаивается и, глубоко вздохнув, прикрывает длинными ресницами подобревшие глаза: ладно, мол, действуй, парень. В эту минуту я ничуть не опасаюсь Васьки, мы оба знаем, что ничего не случится, если даже мне понадобится ступить на оглоблю и опереться рукой на влажный, чуть вздрогнувший круп.
Я командую ребятам, чтобы влезали с другой стороны на полок и потихоньку подталкивали первый ящик на меня.
— По малу, говорят вам!
Они там возятся и пыхтят вчетвером, и я вижу, как у них дрожат от натуги руки и физиономии делаются испуганными и красными. Мне смешно, но смеяться нельзя. Я осторожно принимаю двигающийся на меня длинный ящик, держу свесившийся его край на вытянутых руках и жду, когда ребята спрыгнут с полка и обегут вокруг. Рыжая Зойка, лифтерша, умеющая при случае похлеще возчиков послать подальше, причитает по-бабьи:
— Тихонечко, Колечка, держись, держись…
Она, конечно, дура, эта девчонка. Что значит — держись? Но это неплохо, что она причитает. Кажется, там еще кто-то есть? Да, поднакопилось-таки зевак. Вышел мясник с ножами, ножи не точит, глазеет. Небось думает: вот это парень, вы только посмотрите какой силач, цирк прямо!