.
[127]И это напоминает мне об одной французской шутке, которая смешна только потому, что в той строке, где заключена ее соль, соблюдены все грамматические правила. Перед тем как рассказать ее, позвольте мне пояснить, что предпоследнее слово «fût» – это форма глагола «быть» в сослагательном наклонении и прошедшем времени (имперфект в сослагательном наклонении редко используется, и это довольно помпезное время).
А вот и сама шутка.
Сначала по-английски – для тех, кто не очень хорошо говорит по-французски и не способен оценить по достоинству употребление здесь имперфекта в сослагательном наклонении.
Француз разговаривает с шотландцем.
– Ты когда-нибудь пробовал хаггис? – спрашивает шотландец.
– Да, – отвечает француз.
– Ну, и как он тебе? – интересуется шотландец.
– Сперва я подумал, что это дерьмо. Затем пожалел, что это не так.
Вот последняя строка во французском варианте:
– D’abord j’ai cru que c’était de la merde. Ensuite, j’ai regretté que ça n’en fût pas.
Смешно, верно?
Да, до смешного верно.
Parlez-vous правильно?[128]
Еще хуже того, что лишь некоторые народы утруждают себя говорить о санкциях и военных действиях на французском, – это глубоко укоренившийся страх, что язык будет полностью уничтожен английским.
Такое опасение конечно же абсолютно абсурдно. Даже французские подростки, постоянно слушающие по радио рекламные объявления, в которых их призывают «позвонить et поговорить avec tes друзьями»,[129] не способны составить на английском хотя бы одно связное предложение. И когда они звонят, то говорят на собственном жаргоне, где «qu’est-ce que tu fais»[130] превращается в короткое «kes tu fé».
Чего на самом деле боятся защитники французского языка, так это того, что досаждает всем поборникам грамматики и всем языковедам в мире: язык – это живая и меняющаяся субстанция, и никакие фанатики, борющиеся против нарушений правил грамматики, изменить данного обстоятельства не в силах.
Однако французы в отличие от большинства других народов по-прежнему склонны к централизованному упорядочиванию каждой области жизни. Вот почему поборники чистоты языка так яростно настаивают на том, что изменения во французский язык могут вноситься лишь после того, как они дадут на это «добро».
Новое слово, вошедшее в язык, получает официальную прописку только после одобрения Académie Française[131] и ее членами, скромно именующими себя immortels.[132] И если составители английских словарей рады включить в них любое встретившееся им иностранное слово, immortels обычно пытаются наложить вето на чужеземные выражения и силой заменить их французскими эквивалентами.