— Ты нас, лейтенант, не торопи, — говорил Поделкин.
— С умом надо сделать, — поддерживал его Сидоров.
Наконец, приползают солдаты довольные, зовут меня:
— Пошли. Посмотри.
«Пошли» мы по-пластунски, выглянули осторожно из придорожных кустов.
— Видишь, лейтенант, дорога как хорошо просматривается. Далеко немца увидим, приготовиться успеем. А здесь мы мины в рядок ставить будем.
— Так они же в обход пойдут.
— В том то и дело, что не пойдут. Видишь высокий осот? Это болото. До самого леса тянется. Конечно, лесом можно пойти, но для этого и сил, и времени немало надо. Тут их накрыть авиацией можно. С другой стороны — тоже болото. Место что надо, лучше не найти.
Вижу: в самом деле место отличное. Обосновались мы на нем основательно, капитально. Стали ждать. Ребята волнуются, ждут сигнала по рации. Дали, наконец, сигнал.
Теперь немцев ждем. Далеко видна дорога, а на ней хоть бы машина, хоть танк какой заблудший. Ничего. Лежим, чертыхаемся. И тут видим: далеко-далеко показалась точка. Заволновались солдаты. Я глянул в бинокль и растерялся — движется повозка. Кляча, еле передвигая ноги, тащит потихоньку ее вперед. На облучке сидит, покачивая головой, какой-то фольксштурмовец в задрипанной шинелишке. Время от времени очки поправляет, лениво чмокает губами — для проформы таким макаром клячу подгоняет.
— Пропустить его к чертовой бабушке, — с досадой командую.
— Что ты, лейтенант! Это же не фольксштурмовец, это же сам божий дар в немецкой шинели, — горячо убеждает меня Поделкин.
Вижу, Сидоров винтовку с оптикой пристраивает, но и его остановил Поделкин:
— Соображать надо. Божий дар, а ты в него пулю.
— Что же с ним делать, молиться, что ли? — подает голос Заря.
— Большой ты, Заря, а соображаешь туго. Сходи, возьми этот дар, клячу тоже приведи, а подводу поперек дороги поставь. И чтоб ни единого выстрела.
— Да я его пальцем, как комара, пришибу. — Заря вопросительно смотрит на меня.
Я киваю головой.
— Да не тронь ты этого старикашку. Свяжем, полежит до плена, ничего с ним не сделается.
Заря вначале полз, потом плюнул, поднялся во весь рост и пошел не таясь. Немец, вглядываясь подслеповатыми глазами, забеспокоился, начал искать что-то в повозке. Но, видя, что уже поздно, приподнялся и вздернул руки вверх. Заря развернул повозку поперек дороги, выпряг лошадь и вернулся с немцем к нам. Тот испуганно таращил глаза и все повторял:
— Гитлер капут! Гитлер капут!
— Заткнись ты, старый хрыч, — взъелся на него Поделкин и жестами показал, что тот должен лежать в яме и молчать, иначе… Что «иначе», старику не надо было объяснять дважды.