Подходит к одному. Серегой его звали, после каждого слова «так это» говорил.
— Вы, — спрашивает комбат, — кавалерист? Артиллерист? Танкист?
— Так это, автоматчик я.
— Где же ваш автомат?
— Так это…
— Отставить лишнее. На войне каждая секунда дорога. Потеряли?
— Никак нет, — рапортует Серега, — не выдавали еще.
— В таком случае будете минометчиком. Мне минометчики надобны.
Серега глазами хлопает:
— Товарищ комбат, ведь я же этот самый миномет ночью во сне не видел.
— Отставить разговорчики, — командует комбат. — Вот он миномет и есть. Ничего мудреного. Вот ствол, вот тренога, это — плита, это уровень. Мина три килограмма восемьсот граммов. В ствол опускается мина, после того, как она вылетит, опускай другую. Если поторопишься и сразу две мины в ствол опустишь, там, наверху, от меня знакомым ребятам привет передавай. Действуйте, товарищ боец.
Ну Серега и развернулся. Первой же миной в цель угодил. Второй, правда, промазал, а третью опять куда надо кинул.
— Братец, — кричит комбат, — ты же талант, прирожденный минометчик…
Встречался я потом с Серегой. Орден носит, газету показывал, где про него напечатано. В сапоге хранит, за голенищем. Вот оно как было-то. А с куревом, с куревом-то. Один курит, трое плачут. Крошки останутся — общую цигарку закручивают и каждому по очереди, по затяжке. А сейчас? Сейчас что! Вот ты пошел ночью на передовую и среди пушек, как в лесу, заблудился. Техника! А куришь ты что? «Беломор»! Ты подумай только, до чего дожили. Нет, так воевать можно! Так чего не воевать? Вот идет разводящий, проверит тебя — и топай себе на передовую, воюй на здоровье.
В самом деле, послышались шаги. Подошел сержант, проверил документы и отпустил меня.
Совсем рассвело. Старый солдат стоял в стороне и, как мне показалось, переживал свою ошибку. Я подошел к нему, чтобы утешить, чтобы сказать, что не обижаюсь, служба есть служба. Вдруг он поднял голову и, глядя мне прямо в глаза, устало сказал:
— Нет, лейтенант, воевать никак нельзя. В мире жить надо.
Конечно, в то время мы не знали, какие немцы в ту ночь на нас лезли. Чувствовали только: не простые, не обычные. Полупьяные, обнаглевшие от отчаяния, засучив рукава и держа автоматы у живота, они не жалели патронов.
— Ишь ты, как в кино, в психическую идут, — хмурились солдаты.
Зрелище было в самом деле отвратительное. Поддерживая равнение в колоннах, перешагивая через своих убитых и раненых, они шли вперед, надеясь, видимо, подавить, испугать нас. Их крушила артиллерия, мы своими пулеметами косили ряд за рядом. А они шли.