Мы закончили с ужином и перешли в бар. На часах было уже без четверти двенадцать и я, извинившись перед друзьями, вышла на палубу, на которой не было ни души. Бен еще не приехал. С моря дул ледяной ветер, похоже, он-то и прогнал всех с палубы туда, где были тепло и свет. Но я почти не чувствовала холода. Я стояла возле перил и смотрела в черный океан. Может быть, я и правда была отчасти Снежной принцессой. Вокруг было тихо и спокойно. И в этой тишине мне вновь вспомнились слова Джексона:
— Если этот ублюдок мертв, тогда почему в шкафу весит его одежда... — а потом он замер, осознавая, что в шкафу нет одежды Лиама.
— Вы уверены, что он мертв? — прохрипел тогда Джексон, и в голосе его было больше гнева, нежели горя.
Да. Я более чем уверена. Разве не видно, что там, где должно быть у человека сердце, у меня зияет огромная дыра!
Я отвернулась от палубы и пошла к деревянной скамейке, которую заметила, когда вышла из ресторана. Стук моих каблуков эхом разносился по палубе, нарушая тишину. Холодный ветер трепал подол бархатного платья. Когда я уже была примерно на полпути к скамье, прямо передо мной на деревянный пол опустилось черное перо. Я остановилась, подобрала его и только после этого осознала, что этот корабль был точной копией того корабля из моего кошмара, в котором на меня сыпались с неба, будто снежинки, сотни и сотни черных лебединых крыльев.
Я попыталась убедить себя, что мой разум просто восстановил пробелы во сне, благодаря тому, что я сейчас нахожусь на «Королеве Мэри». И, кроме того, упало всего одно перо, а не сотни. Может, это вообще и не лебединое перо, подумала я, проведя по нему пальцем. Оно было шелковистым и казалось очень большим и очень черным, как сама ночь, в моей бледной руке. Моя мама мне как-то сказала, что все перья, которые находила в детстве, я считала выпавшими из крыльев ангелов, а не птиц. Но те перья были белыми, а не дьявольски черными, как это. Мне стало не по себе, и я позволила ветру вырвать перо у меня из пальцев и унести его в холодное море. Затем я снова продолжила свой путь к скамейке.
Но не успела я сделать и пары шагов, как мое внимание привлек звук, доносившийся с носа корабля. Я обернулась. Палуба освещалась единственным неярким фонарем, но я сумела разглядеть приближающуюся ко мне фигуру, слишком большую, чтобы принадлежать человеку. Я узнала характерный цокот копыт, а потом на свет выскочил и черный жеребец. Огромный, красивый, фыркающий от мороза, черный лоснящийся конь. По спине и гриве у него были рассыпаны снежинки. Он был точной копией Кини — коня, которого я повстречала в усадьбе дедушки и бабушки.