«Селить его в отеле очень опасно, — предупредили инспекторы Клару. — Русские могут последовать за ним и увезти обратно».
В первые недели после побега танцовщик был одинок и пребывал в глубокой депрессии. «Я уже никогда не увижу мать», — рыдал он. Он часто звонил домой, но отец отказывался говорить с ним. Разговоры с матерью поддерживали его морально, но и надрывали душу: Фарида уговаривала сына вернуться домой.
«Меня доставили затем в особняк, окна которого выходили в Люксембургский сад. Никто не знал, где я нахожусь. Насколько вообще можно говорить о счастье в моем положении, но я был счастлив в этом убежище. Мои друзья приходили навещать меня, мой хозяин и его жена были чрезвычайно гостеприимными. Достаточно странно, но я ни о чем не беспокоился и не мучился. Все было так, как будто я уже пережил это раньше. Я попросил показать мне газеты, которые сделали целую историю из моего «прыжка в свободу». Мне было любопытно посмотреть, как все это представлено. Я читал с любопытством, но и с чувством какого-то отчуждения и без удивления. Даже сегодня я нахожу странным мое холодное отчуждение и внутреннее спокойствие после такой рискованной игры, как будто это случилось с кем-то другим»[27].
Между тем ситуация, в которой оказался танцовщик, заставила бы переживать любого другого человека. За душой у Рудольфа не было в тот момент ни гроша, он не знал ни одного иностранного языка. Но как раз этот образ «рыцаря искусства» стал лучшей рекламой, заменившей ему стартовый капитал.
Когда Рудольф остался во Франции, он более всего горевал о потерянном багаже: коллекции балетных туфель и трико, белокуром парике, заказанном для роли Альберта в «Жизели», и о своей первой парижской покупке… электрической железной дороге — «символе того очарования, которое всегда вызывали во мне поезда, железные дороги, дым станций — тех манящих обещаний, далеких горизонтов и таинственности, которые я всегда в них чувствовал». В душе его навсегда затаился наивный мальчишка, которому так не хватало хороших игрушек! И опять же возникает элементарный вопрос: если Нуреев планировал остаться за границей, для чего ему столь срочно понадобилось покупать эту игрушку?
В одном из интервью Михаил Барышников рассказал следующую историю о Нурееве. В 1961 году в Ленинграде их общий друг пришел к Рудольфу в гости. Тот сидел один в комнате и слушал музыку — Бранденбургский концерт Баха, — одновременно играя на полу в детский паровозик. «В некотором роде, — рассуждал Барышников, — это сущность Рудольфа: Бах и игрушечный паровозик. Рудольф был великим артистом и великим ребенком».