Уайкофф улыбнулся:
– Может быть. Это настолько же правдоподобная гипотеза, как и любая другая.
– Самая правдоподобная, – сказал сенатор. – Однажды, помню, посреди дискуссии, которая расшевелила обе палаты и заполнила галерею журналистами, репортерами с радио и телевидения и просто любопытными или убежденными в том, что решается судьба народа, а, возможно, так и было, один старый сенатор от Небраски, или Оклахомы, или, скажем, от Нью-Йорка наклонился к своему коллеге и что-то прошептал ему на ухо. Репортеры на галерее сразу определили – что-то происходит. И действительно. А старик сенатор сказал: «Слушай, Джордж, я должен пойти отлить, а то у меня лопнет мочевой пузырь. Столько кофе, и к тому же еще фасолевый суп... Пока этот старый козел закончит, я уже вернусь». Потом он встал и величественно вышел из зала. Все на галерее при этом думали, что он направляется прямо в Белый дом, чтобы обсудить что-то с Ним.
Уайкофф снова улыбнулся:
– Какую бы вы хотели эпитафию, Джек? «Он ушел, смеясь? »
Сенатор покачал головой. Лицо его, стало очень серьезным:
– Нет, мне кажется, я заслуживаю самой почетной надписи: «С тем, что имел, сделал все, что мог». Думаю, что мы спокойно можем выпить, а?
Инженер-электрик Джо Льюис сказал:
– Что произошло, нам по-прежнему неизвестно. Возможно, сгорели электромоторы. Или полетел подводящий кабель. Все, что мы можем сделать, – проложить от подстанции новый кабель, подключить его и надеяться, что щиты настолько уцелели, чтобы подать напряжение на лифты. – Он развел руками. – Ничего другого мы сделать не можем.
– Ну так беритесь за дело, – ответил Гиддингс. – Электростанция «Кон Эдиссон» готова помочь нам всем, чем сможет.
Он замолчал и уставился в небо, где гигантские здания почти соединялись вершинами.
– Назовите мне хоть одну разумную причину, – взмолился он, – почему нужно было это чертово здание строить таким высоким?
– Потому, – ответил Джо Льюис, – что кто-то построил другое высокое здание и нам нужно было его превзойти. Нет ничего проще. В этом вся суть.
Зиб уже снова сидела за столом в редакции журнала, но никак не могла сосредоточиться. Было уже поздно и перед ней все еще лежали груды рукописей, уже прочтенных и рекомендованных к изданию. По большей части это чтение она воспринимала как гимнастику для ума. Но сейчас, в эти минуты, рукописи казались ей никчемными, даже глупыми и – как сейчас говорят – неактуальными.
Однако это была неправда. Даже не глядя на их страницы, она знала, что изрядная часть, даже большинство этих историй – о молодых женщинах и их проблемах, а если это не актуально, тогда что же? Ведь она тоже молодая женщина; не так ли? И, слава Богу, наконец стало ясно, что у нее те же проблемы, что и у всех.