Ворота отворились, и мы вышли на улицу. Я напоследок оглянулся на дом. Мне показалось, что окно на втором этаже открыто и в нем виден белый костюм Григора.
– Кажется, пронесло, – заметил Анатолий. – А я грешным делом уже и не надеялся. Знаешь, что я вспомнил, пока ты мило беседовал с Гришкой в его кабинете: у него день рождение в ноябре. Помнишь, однажды он нас приглашал к себе, а мы не пошли.
– Не помню, – ответил я. – Но то, что я присутствовал отнюдь не на дне рождение, это я понял сразу.
Утро началось с того, что меня пригласил к себе Вознесенский. Когда я к нему приехал, то к своему удивлению увидел не только его, но и Ксению. Мне показалось, что оба были не то расстроены, не то возбуждены; глаза Вознесенского как-то странно сверкали, а Ксения, положив одну свою красивую ногу на другую не менее красивую, как-то нервно курила сигарету. Я посмотрел на стоящую на столе рядом с ней пепельницу и насчитал в ней три окурка со следами малиновой помады на мундштуках.
– Как прошла встреча с вашим старинным другом?
Я стал рассказывать о своих впечатлениях об увиденном и услышанном на вчерашнем приеме. Вознесенский слушал меня очень внимательно. Почему-то больше всего его заинтересовал мой короткий диалог с Очаловым. Но то, что он сказал, когда я закончил говорить, прозвучало для меня весьма неожиданно.
– Я вас попрошу пока не трогать его. И вообще, стараться не конфликтовать с этим человеком. – После этих слов Вознесенский и Ксения обменялись взглядами.
– Если я стану мэром, то я сделаю все, что от меня зависит, чтобы этот подлец не работал бы органах, – решительно заявил я.
– Я согласен с вами, но не надо спешить. Он может оказаться нам еще полезным. – Голос Вознесенского звучал как-то тускло и меня не оставляло впечатление, что он говорит одно, а думает другое.
Я чувствовал, что в данном случае меня подставляют, так как заставляют играть по правилам, о которых ничего мне не сообщают. Что скрывается за этой вдруг вспыхнувшей «любовью» Вознесенского к следователю?
– Извините меня, Борис Эдмондович, – сказал я, – но этого я вам не могу пообещать. Мы с вами союзники, я надеюсь у нас общая цель, но при этом мы с вами на равных. У нас заключена сделка: вы дали мне деньги, я – свою жизнь. Думаю, что одно стоит другого. А раз так, то я не считаю, что чем-то вам обязан. У нас могут быть только партнерские отношения. Мне бы хотелось, чтобы на этот счет ни у кого не было бы никаких иллюзий. Я никогда не был и не буду ничьей креатурой.
Вознесенский молча слушал мой страстный монолог, но при этом старался смотреть куда-то в сторону. Я же смотрел в основном не на него, а на другого, правда, пока безмолвного участника этого разговора. Пока я говорил, она затушила одну сигарету и тут же зажгла следующую. Причем, сделала это так быстро, что ни я, ни Вознесенский не успели поднести ей огня.