Какой-то рябой и тоже пожилой конник обмял морщинистое лицо огромной, мозольной пятерней, сморщился, как от боли, и сказал, глядя в землю меж своих рваных опорок, в какие был обут без портянок, на босу ногу.
— А все же, кубыть, он и есть-то... Бог, Саваох! Ей-богу, сидить, гдей-то за облаком, проклятый, и доглядает за всем, что тут деется, пра! Есть! Руку на отсечение!..
Бойцы приободрились, подняли головы, кто-то засмеялся. Тут все были безбожники.
— Эт ты ради чего? — спросил Комлев.
— Гляди, Родин, услышит политрук, он те растолкует! И про бога, и про все прочее!
— А как — нет, братцы? — упорствовал бесстрашный и рябой с лица Родин. — Вот возьмите сами, как это у них все вышло. Съели, значит, доброго командира, Думенку... Ну, какой всех до себя собрал и повел! У кого сроду и потерь таких не было, потому как не доверял этим штабам, где разные благородия позасели! Сам видел, не с чужих слов говорю: бывало, возьмет станцию, беляков порубит, патронные двуколки заберет в обоз, а тоды уж докладаит в верхи: задача ваша лихим ударом красной конницы выполнена! А задачи такой и не было, токо собирались, значит, ее давать... Да, все на три аршина в землю видал! Кабы не он, досе на Сале бои шли с переменным успехом, им ведь и война-то не в тягость, чужими-то руками и потрохами... И вот его порешили, и сел этот Жлоба в чужое седло... Кинулся, как бывало, Борис Мокеич: за мной, орлы, в атаку, руби! А не вышло: голова не та, разведки той нету, забота не за бойца, а за свою кальеру, черти...
— Миронов тоже, бывалоч, в первую голову: разведка, — добавил Осетров.
— А вот слышно, братцы, что Мокеича тоже простили, как и Миронова, — сказал кто-то. — Вызвали в Москву, а он им там все и доказал: как, чего и почему. Учиться его направили, в академию будто...
Ясно, такого рубаку и человека! Нешто там уж и умных голов нету, чтоб такими комкорами кидаться?!
— Таких-то как раз и не любят...
Снова замерла беседа, кто-то вздохнул тяжко.
Откашлялся политбоец Назаренко и сказал, перекрывая всеобщую неловкость:
— Старое давайте, робяты, не поминать. Вышли из кольца — ладно! А теперя у нас совсем другое, конармия! Пополнение гонят со всех концов, и командир тоже добрый, с Думенкой и Буденным в одной упряжке ходил на Маныче, Городовиков. Генерала Попова они тогда на Сале чехвостили, аж пух с него летел! Так что — ничего, братцы, живы будем, не помрем!
Бойцы уже знали, что будет теперь не конкорпус, а конармия. Поодиночке начали подниматься, отходить к коням.
Перекур кончился. Назаренко с веселым оскалом приставал к Ком леву: