* * *
Кеба не ограничивался банальным сексом на скорую руку, не позволял себе по-быстренькому «завалить» Ольгу в каморке при спортзале. Вернее, в начале их романа так и происходило: «имел» страждущую намеренно грубо, словно испытывая, как далеко может зайти девчушка – будто наказывал за долгие ее «моргалки». Удивился немного – надо же, пошла до конца. В постели неопытна, однако секс девочка явно уважает.
Ольга была у него не первой студенткой. До нее на этих матах успели покувыркаться еще трое. Однако, как водится, людская молва многократно преумножила его «подвиги», и по слухам выходило, что физрук не пропустил буквально ни одной юбки.
В пединституте, в этом «бабском батальоне», Кеба работал уже четыре года. Поначалу, испугавшись грозных предупреждений Мининзона, игнорировал многочисленные знаки внимания студенток. Опасался вылететь с работы. Потом понял – не такая уж она хорошая, эта работа, чтобы цепляться за нее, воздерживаясь от соблазнов, подстерегающих на каждом шагу. А раз так – зачем отказываться от того, что само плывет в руки?
Однако не наглел. Впрочем, даже не в этом дело. Неприятно чувствовать себя «мясом». А именно так смотрели на него студентки. Как на быка-производителя. Скороспелки-акселератки вели себя нагло, откровенно предлагая себя: ну на меня, ну возьми, ну скорее!
На такие призывы он не отвечал. Важно было хотеть самому. А таких, от кого трудно отказаться, набралось всего трое.
Как раз на третьей и случился крупный «залет». Вернее, «залетела» она, но вместе с нею и сам Кеба. Едва жениться не пришлось. К счастью, вовремя выяснилось, что беременность была скорее мечтой, нежели реальностью, и все удалось спустить на тормозах. Однако поволноваться довелось: влюбленная дурочка грозилась поставить в известность деканат.
С тех пор Гене даже думать о студентках не хотелось. А те, наслышанные о его «подвигах», наглели все больше, практически вешались на шею – благо, занятия физкультурой способствовали более-менее близкому контакту с преподавателем.
И вдруг посреди этой безликой наглой массы обнаружился бриллиант чистой воды. Вернее, это потом уже он понял, что Оленька – бриллиант. Сначала принял за такую же хищницу.
По крайней мере, глазками она стреляла ничуть не хуже остальных – из-за этого он чуть было не зачислил ее в разряд беспринципных, вечно голодных дур, ищущих приключений. Немало времени ему понадобилось понять, что Оленька – другая.
Начать с того, что на фоне дебелых скороспелок она выглядела сущим ребенком. Не стройная – скорее, недооформившаяся, совсем-совсем хрупкая. И личико детское: беленькое, гладкое. А глаза… Потом и сам удивлялся: как сразу не разглядел в ней сокровище? Как мог пропустить эти глаза? Чистые, наивные. Распахнутые широко-широко, будто от удивления. Четверокурсница, а выглядела не старше восьмиклассницы.