— Простите, мадемуазель. Но позвольте мне войти.
— Хорошо, входи, — сдалась Анжелина, распахивая дверь.
— Посмотрите на это! — воскликнула служанка, размахивая вазой, в которой стояли желтые розы. — Я их срезала для вас. Нет, скажите… Правда, они будут красиво смотреться рядом с вашей койкой… простите, кроватью?
Анжелина, покоренная лукавым видом Розетты, искренне любовалась букетом.
— У тебя в запасе всегда есть тысяча способов смягчить меня.
— Боже мой! До чего вы красивая с распущенными волосами! Как жаль, что люди не видят вас такой! Особенно некоторые… Доктор Кост или Луиджи, нет, мсье Жозеф де Беснак. Если вы выйдете за него замуж, за отпрыска мадемуазель Жерсанды, это будет похоже на одну из тех историй, что вы по вечерам читаете мне.
— Истории, где все улаживается, где все заканчивается хорошо, — подхватила молодая женщина. — Розетта, ты понимаешь, о чем говоришь? Мне двадцать два года, и у меня нет ни мужа, ни жениха. Я одинока. Я отдала своего ребенка другой женщине. И хотя я уважаю и нежно люблю Жерсанду, у меня на душе очень тяжело. И становится еще тяжелее, когда я слышу, как Анри зовет ее мамой. Когда он узнает, что я его мать, его мама? Никогда! Честно говоря, признаюсь тебе, порой я жалею, что порвала с Филиппом Костом.
— Не надо жалеть об этом! Он старый и порочный!
— Ему сорок два года, так что он вовсе не старик. И не порочный… Ты преувеличиваешь.
Сидя на дубовом сундуке, в котором лежало белье ее хозяйки, Розетта присвистнула, не соглашаясь:
— Нет, пусть немного, но порочный… Хотя бы потому, что занимается этим ремеслом… Заглядывает женщинам туда, куда я думаю… Между ног…
— Филипп — замечательный акушер. У нас с ним одинаковая профессия, только он более квалифицированный, он врач…
— Черт возьми! Да вы лучше его в десять раз!
Анжелина легла на кровать, сложив руки на груди. Она мечтательно смотрела в потолок.
— Мне грустно, Розетта.
— Я знаю. Именно поэтому я и пришла поболтать с вами и принесла цветы. Не расстраивайтесь. Когда-нибудь он появится в наших краях, ваш Луиджи.
— Это было бы удивительно. Вероятно, он убежал от нас как можно дальше.
«Луиджи, — думала Анжелина, — Луиджи и его такие темные глаза, смуглый, как у цыгана, цвет лица. У него больше нет скрипки, на которой он так замечательно играл. Чем он теперь зарабатывает на жизнь? Если бы только он узнал, что невиновен, что настоящий преступник умер, повесился в тюремной камере! Он, кто искал своих родных! Как мне хотелось бы сообщить ему, что его мать здесь, что она живет в нашем городе, моя дорогая мадемуазель Жерсанда! Его ждет прекрасное наследство, а он ничего не знает об этом!»