Крик издавал его безъязыкий рот. Нож, все еще крича, споткнулся и упал плашмя, царапая ногтями палубу и дергая ногами. Оуэн бросился вперед, замахнувшись топором, сам не ведая на что; Кайтай бесшумно вырос у него за спиной. Зельза села на койке, мгновенно избавившись от остатков сна.
Но фигура в лунном свете осталась неподвижно лежать на палубе. Возле тела Ножа появилась широкая черная струйка — он был мертв.
— Я видел… — внезапно начал Кайтай и смолк.
— Да, — сказал Оуэн. — Оно отпрыгнуло от него. Как большая белая лягушка… размером с голову. О праматерь, что же это было?
— Размером с голову, — тихонько повторил Кайтай. На полубаке засветился огонь и послышались проклятия. Внезапно свет погас и раздался еще один крик боли, но на этот раз скоро, отчетливо и жутко прервавшийся. Было похоже на голос Ларра.
— С голову, — снова повторил Кайтай и вдруг схватил Оуэна за руку и рывком втащил в каюту. Он пинком захлопнул дверь и зашептал: — Зельза! Кремень и огниво — зажги лампу. Кажется, оно нападает только в темноте!
Цыганка торопливо нашарила кремень, и масло в лампе занялось — каюта наполнилась желтоватым светом. Снаружи, с полубака, раздался третий вопль.
— Смотрите! — сказал Кайтай. Он стоял возле бюро, где хранились рукописи и шкатулка. Теперь там были только рукописи. Шкатулки на месте не было. — Череп Мирдина Велиса, — задумчиво проговорил Кайтай. — А ведь его слуга сказал, что он… не по-настоящему мертв.
— То, что выпрыгнуло… размером с человеческую голову, — отозвался Оуэн.
— Вот теперь мне по-настоящему страшно, — сказала Зельза. Она мертвенно побледнела.
Они сели, не спуская глаз с двери. Ночь приносила все новые — нехорошие — звуки, изредка слышался и топот бегущих ног. Но убежать, видимо, было невозможно: то, что преследовало людей, двигалось намного быстрее их. Один матрос почти добежал до дверей каюты, когда оно настигло его. Было слышно, как он безумно скребся о деревянные доски, а после затих.
— Сейчас я жалею, что не убил их сам, — первым из всех решился заговорить Оуэн, уже глубокой ночью, когда снаружи наступила страшная тишина. Его спутники молчали.
Прошло много времени, прежде чем небо в иллюминаторе начало сереть. Вставало солнце.
Оуэн открыл дверь на палубу, держа наготове топор. Матрос, которому почти удалось добежать до каюты, лежал в двух шагах от нее, обратив невидящий взгляд в белесое рассветное небо. Чуть поодаль лежали еще трое, в разных позах, — все они несомненно были мертвы. На полубаке не было никаких признаков жизни, только оторванная человеческая рука валялась у входа в матросский отсек.