— Настоящий негодяй, — соглашается он со мной, и уголки губ подрагивают в улыбке.
Впервые в жизни я понимаю, что чувствовали жертвы моих шуток в Рино. Смотрю на него возмущенно и беспомощно:
— Прекрати!
— Что именно прекратить?
— Смеяться. Держать меня за дуру! Делать вид, что это ничего не значит!
— Прости, но это и вправду забавно. Такое чувство, что ты просто плохо представляешь, как выглядят настоящие издевательства.
— Представляю, — от намека Джаниса, что я — малолетняя идиотка, которая не видела жизни, становится горько. Он не знает, а мне и правда есть что вспомнить.
— К слову: ты же понимаешь, что те оплеухи спасли тебе рассудок, а может и жизнь?
Его слова не новость для меня. Уже думала об этом.
— Он мог бы разбудить меня мягче.
— Не мог, — Джанис становится неожиданно серьезным. — Чудо, что хоть так получилось. Ты не знаешь, но достаточно часа с бронзовой Варой, чтобы человек превратился в растение. Думаю, дело в ошейнике — тот тебя держал.
От его слов мороз дерет по коже, но я не показываю виду.
— Может мне еще «спасибо» сказать?
— Не помешало бы.
Я давлю мимолетную мысль, что Джанис прав и у каждой медали больше, чем одна сторона. И снова разжигаю в себе обиду. Элвин мог бы хотя бы извиниться, если так необходимо было меня бить. Извиниться и все объяснить. А не издеваться.
— Ни за что!
Я не буду благодарна своему тюремщику за то, что он ударил меня только три раза, а не тридцать. Я буду ненавидеть его за эти три раза.
Иначе — нельзя. Иначе слишком легко признать, что он имел право меня бить. И вправе сделать это снова. И снова. Что был вправе забрать меня из дома. Распоряжаться моей жизнью. Отдавать приказы…
Отец годами пытался воспитать во мне покорность. Чем бы я стала, не будь со мной моего молчаливого, упрямого бунта?
Подчиниться насилию… утратить себя…
Никогда!
— Я не согласна быть жертвой!
— Но ты делаешь все, чтобы ею стать. Как будто специально нарываешься. Я поражен — так испортить отношения. Зачем?
— Пусть не думает, что я покорилась и согласна быть вещью!
Джанис откидывается в кресле и заразительно хохочет.
— Что? — сердито спрашиваю я.
— Прости, — говорит он, утирая слезы. — Просто этот максимализм… «Все будет по-моему, или никак». Ужасно похоже на Элвина.
— Я не буду делать вид, что все в порядке!
— Тебе важно добиться желаемого? Или доказать, что мой брат — мерзавец?
— А это не одно и то же? — глупо спрашиваю я.
Он опять смеется.
Элвин
Никто не остановил и не окликнул меня, когда я пересекал дортуар и шел по коридору.
Каменная гаргулья сидела на том же месте. Я чуть помедлил и все же сунул руку ей в пасть.