– Успокойтесь, ради бога! Я один это видел, кроме меня, никого нет в зале, – шептал он нежным, ободряющим голосом.
Этот голос мгновенно возвратил ей сознание; она вырвалась и оттолкнула его руку.
– Что вы видели? – спросила она слабым, беззвучным голосом, в то время как красивая ее фигура приняла гордую осанку. – Разве эти ящики содержат в себе золото или серебро?.. Разве я хотела красть?
– Как мог бы я предположить такую мысль в вашей божественной головке? Скорее я запятнал бы память моей матери таким позорным подозрением, нежели вашу ангельски чистую душу, – верьте мне!.. Вы не поймете, конечно, этого выражения, потому что именно любовь к матери и привела вас сюда… Баронесса, кто может обвинять вас за желание уничтожить маленькую записочку, которая оскорбляет и унижает вас? – Он вынул из ящика записку. – Сожжем же вместе это розовое свидетельство материнских заблуждений!
Быстрым движением вырвала она у него письмо и бросила на прежнее место.
– Разве это не кража? Разве оно ко мне адресовано? – кричала она гневно. – Оно останется там, где было. Нечестным поступком я не могу смыть пятна с репутации моей матери.
Она отступила от него и стала по другую сторону письменного стола: ей хотелось увеличить расстояние, отделявшее ее от священника, дерзнувшего дотронуться до нее. Зеленый свет лампы падал на ее прелестный благородный профиль, своим гордым выражением походил он на камею… Священник попробовал было накинуть ей петлю на шею, и, будь у нее поменьше энергии, она неминуемо попала бы в его сети. Но вместо того ему пришлось убедиться, что она его насквозь видит.
– Как вы осмелились склонять меня на такое темное дело?
– Вы преднамеренно не хотите понимать меня и, где только можно, относитесь ко мне враждебно, – сказал он с горечью; в его голосе звучала неподдельная страсть, в этом она не могла сомневаться, – и все-таки у вас нет на земле более преданного друга, чем я.
– У меня два друга: брат и сестра, другой дружбы я не ищу, – возразила она.
Услышав ее враждебный тон, священник прижал обе руки к груди, точно он получил смертельный удар; глаза его вспыхнули зловещим огнем, и он подошел к ней ближе.
– Баронесса, здесь, в Шенверте, вы не должны были бы говорить так оскорбительно и гордо, потому что вы не имеете здесь никакой опоры и, подобно мячику, зависите от дуновения ветра.
– Слава богу, он не отнес меня ни на одну линию в сторону относительно моих правил.
– Свет не спрашивает об этом; он видит только ваше фальшивое положение здесь и, зная побудительную причину, в силу которой сделали вас баронессой Майнау, насмешливо улыбаясь, шепчет самые унизительные предположения.