– Что должно было произойти после этой комедии, ему было все равно, – продолжал священник с возрастающим жаром; казалось, он дорожил каждым мгновением, которое проводил теперь с этой женщиной один, без всяких свидетелей. – Для чувства долга в душе этого человека нет места; он и к своей первой жене, самой привлекательной, любезной и благородной женщине, какую только можно себе представить, выказывал полное пренебрежение.
Последние слова заставили Лиану поднять голову: священник лгал; первая жена Майнау, напротив того, не отличалась благородством, она от малейшего противоречия топала ногами и швыряла ножами и ножницами куда попало. А тем временем священник продолжал:
– Он и женился на ней единственно для того, чтобы доказать герцогине, что ее неверность мало его трогает… Но участь первой жены была завидна сравнительно с участью второй, которую он безжалостно принес в жертву своему тщеславию. На стороне первой был ее отец; вторая жена и его имеет против себя – он ее непримиримый враг… Он знает теперь, что второй брак есть не что иное, как образчик самой неслыханной мести и что герцогиня не остановится ни перед какими средствами, чтобы хоть теперь одержать победу, и он – верный ее союзник. Царственное имя придаст завидный блеск родословной дома Майнау.
– Я спрашиваю вас еще раз: к чему вы мне все это говорите? – прервала она его вдруг, приняв свой гордый, величественный вид. – Я добровольно удаляюсь, как это всем известно, и не доставлю много хлопот ни герцогине, ни ее союзнику, но пока я еще ношу имя Майнау, я никому не позволю в своем присутствии дурно отзываться о человеке, с которым повенчана, если бы даже он был в десять раз виновнее… Прошу вас не забывать этого, ваше преподобие… Впрочем, не берусь решать, что более достойно осуждения: легкомыслие ли светского человека или суетность священника, который, зная о святотатстве, в потрясающей душу молитве призывает благословение Божие на недостойную комедию; первый попирает ногами женское сердце, как большая часть знатной молодежи; другой же, превращая алтарь в сцену, является на ней даровитым актером и тем совершает страшный грех!..
Лиана говорила громко, горячо, забыв всякую предосторожность и самообладание.
– Этот Шенверт – омут, и, к чести Майнау, должно сказать, что он этого не знает и потому, сам того не замечая, проходит мимо темных дел, которыми пропитан самый воздух в этом замке. Он и не предполагает, что документы, на которые он по простоте души опирается, подложны…
Не договорив, она вдруг испугалась и замолчала. Священник сделал выразительное движение, как будто у него блеснула внезапная мысль. С быстротою молнии выхватил он из ящика лежавшую сверху бумажку и поднес ее к лампе.