Прежде, конечно, было иначе; тогда владельцы Шенверта имели полное право расстрелять такого надоедливого субъекта без дальнейших рассуждений и, если угодно, сделать себе перчатки из его кожи. Боже! Неужели право натягивать на свои пальцы кожу ближнего может удовлетворить сознание своего могущества!
При этих словах гофмаршал повернулся и устремил пристальный, испытующий взгляд на говорившего. Потом повернулся к нему спиной и принялся отбивать такт своей палкой по бронзовой решетке камина с такой силой, что она зазвенела.
– Большинство преимуществ нашего сословия лишило нас злополучных новейших идей, – продолжал барон Майнау, – а того, что оно дает нам взамен, я не хочу… Мошенник, который очистит лавку брата сапожника или портного, будет точно так же наказан, как и браконьер, ворующий мою дичь; нет, это не в моем вкусе! Его посадят в тюрьму, и так как по выходе из нее ему уже положительно нечего будет есть, то он в этот же вечер снова примется за фуражировку в моих лесах. В таком случае я, как и в былые времена, сам произвожу расправу и устраняю молодца с дороги: в Америке он не может мне вредить.
– Глупости! – проворчал сердито старик. А Майнау тем временем подошел к кофейному столу и погладил кудрявую головку Лео.
– После завтрака мы с тобой поедем кататься, мальчик: мы должны показать маме наших фазанов и другие редкости Шенверта. Ты согласна, Юлиана? – спросил он, ласково обращаясь к жене.
Она ответила утвердительно, не поднимая глаз от вышивания.
Майнау закурил сигару и протянул руку к шляпе. Лиана встала.
– Могу я просить тебя уделить мне несколько минут? – спросила она.
Она опять стояла пред ним: высокая, стройная, недоступно-важная; он видел на самом близком расстоянии белизну ее бархатной, матовой кожи, почти всегда неразлучную с рыжеватыми волосами; он видел ее темно-серые глаза, смотревшие на него бесстрастно и спокойно.
Он вежливо подал ей руку.
– Берегись, Рауль! Прекрасная дама привезла кучу новостей из Рюдисдорфа, – воскликнул гофмаршал шутливо, грозя ему вслед пальцем. – Она лучше всякого архивариуса знает свои фамильные традиции. Я сейчас узнал от нее, что один из Майнау числился на службе у сиятельных Трахенбергов.
Майнау порывистым движением опустил руку, на которую опиралась его молодая жена. Молча, с угрюмым лицом подошел он один к двери, широко распахнул ее и пропустил Лиану вперед.
Она подняла на него глаза только тогда, когда они остановились у другой двери, в которую он пригласил ее войти. При входе в комнату Лиане бросилось в глаза висевшее на противоположной стене, подобно легкому облаку, резко выделявшееся на ярком фоне обоев изображение того воздушного существа с упрямым, гордым поворотом пленительной головки, с плоскою грудью, узкими плечами, худенькими, детскими руками, тонувшего в волнах желтоватых кружев; оно выступало из массивной рамки подобно белой бабочке, привязанной на нитку и напрасно порывающейся лететь далее. То был портрет первой жены Майнау, и Лиана с испугом догадалась, что она в комнате Майнау. Неверными шагами приблизилась она к окну.