— А что там, не сказали?
— Как будто открытый перелом бедра и шок.
— Фью-ить! — свистнула Ксюша.
— Я — в ординаторской. Пострадавшего уже подняли на поверхность. Так что минут через двадцать он будет здесь.
Вот так часто бывает на дежурствах: оттягиваешь, оттягиваешь писанину — впереди вроде бы много времени, а потом корпишь над нею всю ночь. Я сажусь за стол и поспешно начинаю записывать дневники. Что же там за перелом? И велик ли шок? Пишу и прислушиваюсь к шумам за окном. Вот вроде сюда идет машина. Нет, это грузовик. И эта мимо. А вот эта перегазовывает у наших ворот. Точно. Въехала во двор.
У парня двадцати шести лет со странной фамилией Хруст действительно открытый перелом. Большой перелом и здорово открытый. Когда его доставили в приемный покой, брезентовая штанина, и брючина, и трусы справа были разорваны. Я осторожно разрезал окровавленный бинт и увидел кусок кости в ране на передней поверхности бедра.
Еще в шахте, часа полтора назад, ему сделали морфий и наложили металлическую шину. Артериальное давление было низковатым, пульс частил. Фельдшер права — был здесь и небольшой шок.
Я велел на тех же носилках, на которых его доставили к нам, чтобы лишний раз не перекладывать, отнести Хруста на операционный стол. И вызвать рентген-техника.
— Мыться? — спросила Нина тихо. — Что будем делать?
— Подожди, — так же тихо ответил я. — Сам еще не знаю.
В приемном было полно народу: и поднимавшие, вероятно, Хруста из шахты рабочие из таких же, как и он, брезентовых робах, и шофер комбинатовской скорой, и фельдшер. Потом, почти сразу же за тем, как внесли носилки, появились еще какие-то люди, наверное из управления. Я не разглядел их.
— Налаживай-ка сразу капельницу. Кровь и противошоковый коктейль.
Нина немедленно исчезла.
Я отказался говорить с кем бы то ни было и пошел вслед за носилками. Помог переложить раздетого Хруста на операционный стол. Не люблю при необработанных переломах доверять перекладывание больных даже самым опытным сестрам. Очень это деликатная и опасная процедура. Сломанную конечность должны держать руки, которые понимают что к чему. Еще раз осмотрел рану. Большого кровотечения не было, свежая повязка, наложенная в приемном покое, только слегка промокла. Нога удобно лежит на шине. А вот лицо Хруста бледновато.
— Не очень больно? — спросил я.
— Не-ет, — он усмехнулся растерянно. — Только жутко как-то.
— Ставить? — Нина со штативом и капельницей подошла к его откинутой на подставку руке.
— Да, да… Жутко, говоришь?
— Ага.
— Нас, что ли, испугался, белых привидений?