— Что за ссора у вас вышла с моим дедом накануне его смерти? И что он требовал у вас вернуть обратно?
Ермольник усмехнулся.
— А ты глубоко копаешь, парень. Я тебя недооценил. Выйдет из него толк, Степа?
— Выйдет. Чего ж не выйти? — кивнул соломенно-вихрастый помощник.
— Ну так как же, Потап Анатольевич? Ответите вы мне или будете по наковальне стучать?
— Постучу еще, пожалуй…
Я молча ждал минут десять, пока они обрабатывали болванку. Потом помощник сунул раскаленный металл в воду, а Ермольник отложил молот.
— Пойдем, парень, проветримся, — сказал он, и мы вышли из кузницы. Присели на низенькую скамейку. Ермольник достал папиросу и закурил, сплевывая табачные крошки на землю.
— Да из-за ерунды какой-то поссорились! — сказал он вдруг резко. — Я ему говорил, чтобы он не ходил к Намцевичу, а его тянуло туда, словно магнитом.
— Валерия? — произнес я.
Он покосился на меня, не поворачивая головы.
— Знаешь уже? Она. Старый пень. В любовь захотелось поиграть. Вот и доигрался.
— Значит, Намцевич или кто-то из его людей убили деда именно за это?
— Не только. Но и за это тоже. Были у него с Намцевичем и какие-то другие дела.
— Вы уверены в этом?
— Я, парень, ни в чем не уверен. Даже в том, что ты и сам не свел дружбу с Намцевичем.
— Ну конечно! Уж такую дружбу, что он спит и видит, как бы меня из Полыньи выжить…
— Угрожал?
— Было.
— Значит, дело серьезное. Ты бы призадумался.
— А вы что все тут — так его боитесь, что и дышать без его разрешения не смеете?
— Дышать-то еще дышим, а вот по струнке ходить уже учимся.
— Ну, ладно, ваше дело. Живите как хотите, хоть в стойле. А какую вещицу дед у вас требовал обратно?
— Какую… — Ермольник поморщился. — Да тетрадки эти, в которых он свои записи делал. Рецепты всякие… Поначалу он их мне отдал, на хранение. Боялся, что их у него украдут. Еще при жизни его дом кто-то раза два обшаривал… А потом, после ссоры-то, обратно затребовал. Я и отдал.
— А где сейчас эти тетрадки?
— Не знаю.
Я взглянул на него: лицо его было бесстрастно, непроницаемо. Подумав, я не стал ему сообщать, что видел эти тетрадки в первый же день своего пребывания в Полынье и что их похитили из моего дома. Если это сделал сам Ермольник, то он здорово играл свою роль.
— Как жалко! — вздохнул он вдруг.
— Что именно?
— Да то, что я с ним так и не помирился перед смертью…
Ермольник махнул рукой, встал и пошел обратно в кузницу.
Вскоре оттуда донесся стук молота. А я посидел еще немного, пожмурился на солнышко и тоже поднялся. К поселку я шел неторопливо, считая, что если и нахожусь сейчас на прицеле, то так тому и быть. От судьбы не убежишь. Но выстрелов больше не было…