Уроки времени учат равно всех. Но должна же история, если она имеет какую-нибудь ценность, хотя до некоторой степени предугадывать уроки времени. Мы все, без сомнения, задним умом крепки, но история для того и изучается, чтобы, по возможности, предвидеть события. Почему же нам не составить теперь мнения о дальнейшей судьбе английских колоний и индийской империи? Судьба эта, мы можем быть в этом уверены, не будет произвольна. Она явится как результат действия тех законов, открытие которых составляет предмет политической науки. Когда события совершатся, это обнаружится вполне ясно; тогда для всех будет более или менее очевидно, что то, что случилось, не могло не случиться. Если это так, то люди, изучающие политическую науку, должны предвидеть, по крайней мере, в общих очертаниях, события, пока они еще скрыты будущим.
Не бросают ли подобные размышления новый свет на недавнюю историю Англии? Я показал вам, какой вступала Англия в конце шестнадцатого столетия на новый для нее путь; я проследил стадии ее движения по этому пути в семнадцатом столетии и те поразительные результаты, которые сказались в восемнадцатом. Я указал на то, что и современное ее положение провизорно и должно в скором времени подвергнуться значительному превращению. Из всего этого следует, что новейшая английская история ставит перед ныне живущими англичанами великую проблему – одну из величайших проблем в политической науке. А отсюда следует само собою, что история переходит в политику. Я изображаю перед вами царствования Георга I и Георга II не как завершившийся период старинных манер и мод, который так занятно воскрешать в воображении, но как запас материала, которым англичане должны пользоваться при решении величайшей и неотложнейшей политической проблемы. Для того, чтобы понять, что ожидает английскую империю, мы должны изучить ее природу, пружины, поддерживающие ее, корни, которыми питается ее жизнь; а изучать ее природу – значит изучать ее историю, в особенности историю ее возникновения.
Фешенебельные писатели уже давно заявляют, что история сделалась слишком торжественной и напыщенной, что она должна бы больше заниматься мелочными, обыденными, живыми подробностями, одним словом, что ее следует писать в стиле романа. Я еще раз на минуту остановлюсь, чтобы высказать вам свое мнение о подобном взгляде, преобладающем в последнее время. Я не отрицаю той критики, на которой он основан; я вполне признаю, что история не должна быть торжественной и напыщенной; признаю и то, что она долгое время была таковой. Но торжественность – это одно, а серьезность – нечто совсем другое. А между тем представители этой школы из того, что история не должна быть торжественной, заключают, что она не должна быть и серьезной. Они отрицают, что история может установить какие-либо стойкие и важные истины, и не представляют себе, чтобы из нее могли когда-либо возникнуть великие открытия. Они знают только, что чрезвычайно интересно и забавно снова вызывать к жизни прошлое, видеть наших предков в их костюмах и повседневной жизни и ловить их в самый момент совершения ими их славных деяний. Эта теория их с чистосердечной откровенностью выражена Теккереем в его вступительной лекции о писателе Стиле (Steele); слова его, без сомнения, известны почти всем, и, я думаю, почти все находят их чрезвычайно меткими и верными.