Непонятное смятение охватило Джона. Мне не раз случалось испытывать подобное волнение, когда, неожиданно получив важные известия, я не знала, чем они обернутся — радостью или горем. В глубине души ему казалось смешным, что он, как ребенок, разволновался из-за безделицы — старой скрипки в старом шкафу. Овладев собою, он с необыкновенной бережностью взял инструмент в руки, опасаясь, что от старости дерево стало хрупким или его тронула гниль. Тщательно сдул пыль, смахнул платком паутину, и изящный силуэт корпуса и завитка стал еще заметнее. Затаив дыхание, Джон извлек скрипку на свет и мог теперь оценить ее по достоинству. Насколько можно было судить при беглом взгляде, долгое пребывание в темном шкафу — а вековая пыль говорила о том, что инструмент пролежал здесь немало лет, — нисколько не повредило скрипке. Несомненно, этому способствовало то обстоятельство, что рядом в стене проходил дымоход и поэтому в шкафу поддерживалась постоянная температура. Как показал поверхностный осмотр, дерево не утратило звучности, но струны оборвались и свернулись беспорядочным клубком. Светло-красный корпус скрипки был покрыт лаком какого-то особого тона. Шейка казалась непривычно удлиненной, а нетрадиционный по форме завиток поражал благородством отделки.
Брат играл на скрипке работы Прессенды, подаренной ему в день пятнадцатилетия опекуном, мистером Торесби. Это был прекрасный инструмент, созданный в пору расцвета в творчестве мастера, и представлял собой копию скрипки Страдивари. Джон достал ее из футляра и положил обе скрипки рядом, чтобы сравнить их по размеру и форме. Хотя они явно были сделаны по одному образцу, превосходство старинной скрипки настолько бросилось в глаза, что у брата не возникло сомнений в исключительной ценности инструмента. Его особенно поразила необычайная красота лака, и хотя Джон никогда прежде не видел подлинной скрипки Страдивари, чем больше он вглядывался в свою находку, тем сильнее в нем крепла уверенность, что перед ним шедевр великого мастера. Он с удивлением обнаружил, что внутрь корпуса почти не проникла пыль. Достаточно было подуть через резонаторные отверстия, как на задней деке четко проступило клеймо. Придвинув поближе свечу, Джон приподнял скрипку, чтобы лучше его разглядеть. Сердце в нем взволнованно забилось, когда он прочел надпись: «Antonius Stradivarius Cremonensis faciebat, 1704». При иных, не столь удивительных обстоятельствах легко было усомниться в подлинности клейма, но он обнаружил скрипку в старом, всеми забытом шкафу, где она, судя по всему, пролежала не один десяток лет, и это меняло дело.