— По-твоему, о глупый человек, устранение препятствий, мешающих нам достичь своих целей, является злодеянием? Тогда вся наша жизнь — сплошное злодеяние, мой Холли, ибо изо дня в день ради ее продления мы губим других: в этом мире выживают только сильнейшие. Слабые обречены на погибель, земля со всеми своими плодами принадлежит сильным. На каждое выросшее дерево приходятся десятки засохших, такова цена выживания сильных. На пути к могуществу и власти мы переступаем через тела павших неудачников; свою еду мы вырываем изо рта у голодающих младенцев. Так уж устроен мир. Ты утверждаешь, что злодеяние порождает только зло, но тут ты заблуждаешься, ибо у тебя недостает опыта, злодеяние может приносить много добра, а благодеяние — много зла. Жестокая ярость тирана оказывается благословением для тысяч следующих за ним людей, а кротость святого приводит к порабощению целого народа. В своих поступках человек руководствуется добрыми или дурными побуждениями; но он не ведает, какие плоды могут принести его моральные принципы; свои удары он наносит слепо, куда ни попадя, и, оплетенный паутиной обстоятельств, не может действовать разумно, с надлежащей предусмотрительностью. Добродетель и порок, любовь и ненависть, ночь и день, сладость и горечь, мужчина и женщина — небо над нашей головой и земля у нас под ногами — все это существует лишь попарно, и кто может сказать, каково предназначение каждой из составных частей этих пар. Уверяю тебя, что это рука самой судьбы объединяет их, чтобы они могли нести бремя своего предназначения; все это нанизано на одну веревку, где нет ничего лишнего, только необходимое. Поэтому нам не следует говорить, будто это вот зло, а это добро, будто тьма вызывает неприязнь, а свет привлекает своей красотой, ибо в глазах других то, что нам представляется злом, может воплощать добро, тьма кажется прекраснее, чем сиянье дня, — или таким же прекрасным. Слышишь, мой Холли?
Спорить с подобной казуистикой было бесполезно. Ее аргументы, если довести их до логического завершения, полностью отметали мораль в нашем понимании. Но наш разговор дал мне новую пищу для страха: перед чем остановится существо, не связанное никакими людскими законами, не скованное моральными убеждениями, пониманием справедливости и несправедливости? А ведь совесть подсказывает, что и наши моральные убеждения и наше понимание справедливости и несправедливости, хотя в них много пристрастного и условного, все же основываются на прочном фундаменте личной ответственности, отличающей людей от животных.