— Боже! — воскликнул Лео. — Они держат подожженные трупы.
Я все смотрел и смотрел. Он был абсолютно прав — для освещения празднества использовались мумии из склепов.
Факельщики-танцоры складывали эти мумии крест-накрест шагах в двадцати от нас. Господи, как ужасно ревело и сверкало пламя этого огромного костра. Даже бочонки с дегтем не горели бы с такой неистовой силой. И это еще не все. Внезапно один здоровенный амахаггер схватил горящую человеческую руку, которая отвалилась от туловища, и умчался с ней в темноту. Вскоре он остановился, и в небо взметнулся высокий столб огня, освещая все кругом и сам факел. То было тело женщины, привязанное к крепкому колу, вбитому в расщелину скалы: факельщик поджег ее волосы. Пробежав несколько шагов, факельщик запалил еще одну мумию, затем третью, четвертую — вскоре с трех сторон от нас яростно пылали человеческие тела: бальзам, влитый в их жилы, обладал такой горючей способностью, что из ушей и глаз вырывались языки огня длиной не менее фута.
Нерон, как известно, приказывал обмазывать живых христиан смолой и поджигать их для освещения своих садов; впервые с его времен мы присутствовали при подобном же спектакле, только, к счастью, вместо живых людей использовались мумии.
Мои скромные литературные способности не позволяют мне с достаточной выразительностью описать ужасное и отталкивающее величие действа, которое разворачивалось перед нами. Прежде всего оно не только оскорбляло нравственное чувство, но и вызывало физическое неприятие. Было что-то вселяющее страх и в то же время завораживающее в использовании тел давно уже умерших людей для освещения оргий живущих; происходящее само по себе воспринималось как сатира на живых и мертвых. Конечно, прахом Цезаря — или то был прах Александра Македонского? — можно затыкать дыру в бочонке; однако останки властителей, пришельцев из далекого прошлого использовались, чтобы освещать дикую шаманскую пляску. Подобное применение, может быть, уготовано и нам; для наших энергичных потомков мы не будем значить ничего: многие из них не только не станут чтить нашу память, но и, возможно, проклянут нас за то, что рождены нами в этой юдоли скорби.
Была в этом фантастическом действе и другая сторона, чисто физическая. Древние граждане Кора горели так же быстро и ярко, как и жили (я сужу по оставленным ими изваяниям и надписям). И было их великое множество. Как только очередная мумия сгорала по лодыжки, это происходило минут за двадцать, амахаггеры отшвыривали остатки ног пинками и тащили следующую. Костер бушевал все с той же силой, языки огня с треском и шипом взвивались на двадцать-тридцать футов, отбрасывая вокруг ослепительные отблески; а из темноты все выныривали и выныривали амахаггеры — ни дать ни взять дьяволы, поддерживающие огонь под котлами в аду. Мы все в глубоком потрясении, не отрываясь, смотрели на чудовищное действо, и казалось, из теней вот-вот появятся души, которые некогда обитали в этих пылающих телах, и обрушат грозное возмездие на дерзких осквернителей.