Все происходящее было настолько необычным и нереальным, что заглушило чувство естественного страха, но и по сей день мне часто видится во сне эта пропасть, и каждый раз я просыпаюсь в холодном поту, так ужасно это видение.
— Вперед! Вперед! — торопила нас белая фигура: после того как ветер унес мантию, Она осталась в белом одеянии и походила скорее на дух, оседлавший ветер, чем на земную женщину. — Вперед, вперед, или вы упадете и разобьетесь. Смотрите себе под ноги и крепко держитесь за скалу.
Повинуясь ей, мы медленно ползли по шаткой каменной шпоре, которая вибрировала под порывами громко взвизгивающего, рыдающего ветра, как камертон. А мы все ползли и ползли, оглядываясь лишь в случае крайней необходимости, пока наконец не добрались до каменной плиты чуть больше обеденного стола в самом конце шпоры; она вся дрожала, словно мчащийся на всех парах пароход. Мы трое лежали на животах, тревожно озираясь вокруг, тогда как Айша стояла, спокойно выдерживая напор ветра, который развевал ее длинные волосы; она как будто даже не замечала зияющей под нами страшной бездны; рука ее была протянута вперед. Только тогда мы наконец поняли, зачем нужна доска, которую с моей помощью тащил Джоб. Перед нами была пустота; по другую ее сторону, в густой тени противоположного утеса что-то виднелось, но что именно — мы не могли различить; темно было как ночью.
— Надо подождать, — сказала Айша. — Скоро посветлеет.
Сначала я не понял, что она имеет в виду? Каким образом свет может проникнуть в это проклятое место? Пока я терялся в догадках, поистине стигийскую мглу, точно огненный меч, прорезал луч заходящего солнца, озарив фигуру Айши, которая засверкала в неземном великолепии. Как описать необыкновенную, дикую красоту этого огненного меча, который рассекал тьму и похожие на венки клубы тумана. Я до сих пор не знаю, как он туда проник, разве что через какую-нибудь трещину или отверстие в противоположном утесе, и при том в определенное время, на закате. Могу только сказать, что никогда не видел более поразительного эффекта. Огненный меч пронзил самое сердце темноты; все, что лежало на его пути, вплоть до малейших камешков, высвечивалось с необыкновенной яркостью, тогда как в нескольких ярдах от края его лезвия не было видно ничего, кроме скопления теней.
Этого луча света, очевидно, Она и ждала, к его появлению и приурочила наше прибытие, зная, что все это с неизменной точностью повторяется изо дня в день, в течение тысячелетий: только тогда мы смогли наконец рассмотреть, что перед нами. В одиннадцати-двенадцати футах от конца каменного языка, где мы находились, откуда-то из самой глубины бездны острием вверх поднимался каменный конус, похожий на сахарную голову; его ближайшая часть отстояла от нас на сорок футов. Однако на круглой кольцевидной вершине этого конуса лежала огромная плита, что-то вроде ледникового валуна, — возможно, это и был валун; конец этой плиты находился футах в двенадцати от нас. Гигантский камень балансировал на краю конуса или маленького кратера, как полукрона на краю бокала; в ярком свете луча мы видели, как она покачивается под порывами ветра.