Несколько минут я лежал, размышляя обо всех этих ужасах; в этой животворной атмосфере силы быстро возвращались ко мне. Надо было позаботиться о других; я, пошатываясь, поднялся на ноги, собираясь привести их в чувство. Но прежде чем это сделать, я подобрал платье Айши и полупрозрачное головное покрывало, которым она скрывала от людских глаз свою ослепительную красоту, и, отвернув голову, прикрыл ее жалкие останки, потрясающий символ бренности человеческой красоты и человеческой жизни. Я торопился, опасаясь, как бы Лео не очнулся и не увидел ее вновь.
Затем, переступив через ворох благоухающих темных волос, я подошел к Джобу, который лежал лицом вниз и перевернул его. Его рука упала как-то странно и, заподозрив неладное, я внимательно посмотрел на него. С первого же взгляда я понял, что наш старый слуга мертв. Его нервы, и без того расшатанные всем, что он видел и испытал, не выдержали отталкивающего зрелища; он умер от страха или потрясения, вызванного страхом. Достаточно было посмотреть на его лицо, чтобы понять это.
То был еще один удар, наглядно показывающий, через какие ужасные испытания нам довелось пройти, но тогда мы не ощущали этого так остро. Смерть нашего бедного старого слуги казалась вполне естественной. Через десять минут, весь дрожа, Лео со стоном очнулся, и, когда я сказал ему, что Джоб умер, он только обронил: «Да?» И заметьте, это отнюдь не было проявлением бессердечия, ибо Лео и Джоб были очень привязаны друг к другу, и он часто говорит о покойном с глубочайшим уважением и любовью. Просто он дошел до предела отчаяния. Арфа, с какой бы силой не ударяли по ее струнам, может звучать лишь с определенной громкостью.
Итак, я старался привести в себя Лео, испытывая бесконечное облегчение от того, что он жив, и в конце концов, как я уже сказал, он очнулся и сел на песке; меня ждало новое потрясение. Когда мы вошли в эту ужасную пещеру, его вьющиеся волосы были цвета червонного золота; но сейчас они казались серыми, а к тому времени, когда мы выбрались на свежий воздух, стали белоснежными. И выглядел он на двадцать лет старше.
— Что нам делать, старина? — спросил он глухим, безжизненным голосом, когда его мысли прояснились и он отчетливо вспомнил все происходящее.
— Попробовать выбраться отсюда, — ответил я. — Если, конечно, ты не хочешь омыться в пламени. — И я показал на огненный столп, который вновь катился мимо нас.
— Я бы сделал это, если бы был уверен, что он меня убьет, — со смешком сказал Лео. — Во всем виноваты мои проклятые колебания. Если бы не эти сомнения, ей не было бы необходимости показывать мне пример. Но я отнюдь не уверен, что огонь меня убьет. Эффект может оказаться противоположным. Я обрету бессмертие, но, старина, я не обладаю достаточным терпением, чтобы ждать ее две тысячи лет, как она ждала меня. Я предпочитаю умереть в свой урочный час, а я думаю, что этот час уже недалек, хотя я не теряю надежды отыскать ее. А сами вы не хотите омыться в пламени?