Вот почему не хотел жениться Марьянский. «Пальфа» удерживала его, она давала ему удовлетворение и делала счастливым. Из-за нее он и свой адвокатский диплом засунул куда-то. Валяется, наверное, где-нибудь на дне сундука, если за это время мыши не изгрызли. А если еще не успели (ведь они, злыдни, привереды), могут полакомиться в дальнейшем, потому что господин Марьянский теперь уж навсегда стал завзятым мужиком и убежденным старым холостяком. Вымрет, видно, род Марьянских, исчезнет их древний герб: на голубом поле белая ласка с короной на голове. Да что за беда, подумаешь — ласка! Проживет свет и без ласки!
Рассудив так, Петер Кёрмёци больше и не заговаривал с племянником о женитьбе. Каково было, однако, его удивление, когда в одно прекрасное утро племянник, порядком взволнованный, сам явился к нему.
— Женюсь, — прохрипел он.
— Гм, — отозвался старик, погладив огненно-рыжие усы. — И на ком же? — А про себя подумал: наверное, на какой-нибудь служанке, как это обычно в таких случаях бывает.
— На ком? Уж это вы, дядюшка, знаете!
— Я? Откуда ж мне знать это?
— Как? А где же та девица или вдовушка, о которой вы мне три года тому назад говорили?
— Э, брат, когда уж то было! Снег тает. Приданое тоже. Женщина стареет.
Старик имел обыкновение выражаться отрывистыми, по-спартански короткими фразами.
— Дело в том, дядюшка, что Пал Патанчи разорился, а его «Букашечка» теперь объявлена на продажу. Слышите, «Букашечка» продается! И мне нужно ее купить. Любой ценой, — да я готов хоть в ад за нее, понимаете? Слышите?
— Слышу, братец, не глухой. Да ты садись, садись! Все понимаю, — я ведь не осел. Даже одобряю, что вместо ада ты выбираешь женитьбу, потому что женитьба все же хоть и не намного, а лучше ада. «Букашечка», говоришь, продается? Надо брать. Конечно, надо брать. За тридцать тысяч отдадут? Значит, нужно найти невесту с тридцатью тысячами. Очень хорошо. Я не стану чинить тебе никаких препятствий. Отличное имение «Букашечка». Вполне заслуживает какое-нибудь другое название, скажем «Ромашечка». Очень уж красив этот цветок на шляпе или, скажем, на ментике. Нет, я совсем не против, только вот ведь в чем дело… Ты в зеркало-то хоть изредка смотришься?
Михай Марьянский рассмеялся в ответ.
— Разбилось оно у меня, а нового я до сих пор никак не соберусь заказать.
— Знаю. Потому что ты неряха и скряга. Каждый грош в свою «Пальфу» вкладываешь, все в нее, обжору ненасытную, пихаешь. Хорошо еще, хоть не шафраном да не лилейными лепестками ее удобряешь. А то, может быть, твоя землица такому утонченному корму еще больше обрадовалась бы?