— Не знаю. Не пробовал, — ответил Макеев сочувственно.
— В писании, голубчик, прямо сказано: «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами…» Это про немца сказано… семь голов у него.
— Ну, не семь, а одна голова… — сказал Макеев осторожно: ему стало не по себе, старуха была помешанная.
— Нет, семь, семь! — воскликнула она исступленно. — И не говори ничего… И казеин выдают, чтобы нас всех потравить. Я отроду не слыхала, что такое казеин! Вот книгами сына печурку топлю, — добавила она, — второй месяц топлю.
Она сердито разодрала какую-то книгу и сунула ее в печурку. В печурке загудело. Макеев искоса прочел заглавие книги. Это были «Силовые двигатели».
Агния Суровцева вернулась домой только в сумерках. Ее несколько длинное, почти с мужскими чертами, лицо стало сразу настороженным.
— Вам что? Вы от кого? — спросила она враждебно и отрывисто.
— Я — Москаленко… насчет крыс.
Она оживилась. Даже краска проступила на ее иззябшем лице.
— Ах, не говорите… крысы нас замучили. Столько развелось… чем их только морить! Вот поглядите, сколько они дыр набурили. — Она провела его за собой в соседнюю холодную, с наваленными книгами на полу, комнату. — Где отец? Он жив? — спросила она быстро. — Когда вы приехали?
— Пришел, а не приехал, — поправил он.
— Ну, все равно…
— Сегодня утром. Николай Иванович жив… переболел немного ревматизмом.
Они сели на клеенчатый холодный диван.
— Сейчас все стало трудно, — сказала она. — Немцы держат ухо востро. — Две жесткие морщинки набежали между ее бровями. — Я вот подавальщицей в столовую поступила… трудновато, но необходимо.
— С питанием плохо?
— Дело не в этом… а так незаметнее. — Он почувствовал силу, скрытую в этой исхудавшей женщине. — Ну, как у вас? Говорите всё, — добавила она, как бы стряхнув с себя личное.
— Пока хвастаться нечем. — Ему не захотелось сейчас рассказывать обо всех неудачах за последние месяцы. — Уксусу пришлось хлебнуть… Меня сейчас в Харьков для связи направили. Последний радиоприемник вышел из строя, нужно достать батареи.
— Народу в Харькове умирает… боже мой, — сказала она, глядя в быстро синеющее, с осколками стекол, окно. — И как за все это заплатить?
— Вам бы подкормиться… — сказал он было.
Она усмехнулась:
— После… когда-нибудь. Вы характер отца знаете? Я в него. Сначала надо дело сделать… а уж потом о себе. Вы где остановились? — спросила она. — У нас нельзя… нас немцы посещают.
— Крыша найдется, — ответил он.
— А насчет батарей я узнаю. Только как вы их переправите?
— Ну, это уж как-нибудь… — он слегка усмехнулся. — И не такие трудности пришлось преодолевать.