Только месяц спустя узнали о гибели согнанных в бараки возле Тракторного завода. Они были расстреляны в январе и свалены тысячами в противотанковый ров. Те, кто смог, убежал; среди бежавших оказался Левка-сапожник. В его черных курчавых волосах были теперь толстые, как струны, седые нити. Он появился перед вечером, одетый в остатки какого-то странного желтого, видимо, некогда противоипритного костюма. Он принес Ирине короткую предсмертную записку от Аси:
«Я надеялась быть счастливой, — этого не случилось. Если Берта уцелеет, позаботься о ней. Мне больше некому писать — все мои близкие здесь. «Прощай, и если навсегда — то навсегда прощай», — помнишь, как сказано у Байрона?»
Но и Берты, и всех близких Аси — никого уже не осталось в живых.
Теперь, год спустя, казалось странным, что все это можно было пережить. Уставшая душа притупилась. Но вместе с тем новую сноровку к жизни приобрел человек. Не в первый раз уже ходили они пешком в Полтаву. Не в первый раз голодали. Не в первый раз заготовляли на зиму топливо, научившись разбирать по ночам сараи и заборы и даже накаты в полуразрушенных домах. Не в первый раз бежали они мимо рынка, спасаясь от облавы, изучив все пустыри и проходные дворы. Вторая немецкая зима простирала крыло смерти над Харьковом. Но теперь они научились бороться.
Завершив благополучно обратный путь из Полтавы, девушки надеялись, что вторую зиму выжить все же удастся. Но все сложилось иначе.
Три дня спустя после их возвращения с Макеевым (Ирина видела его раз на улице, но подойти не решилась) Рая понесла сдавать очередную партию изготовленных спичечных коробок. Кустарная мастерская, куда она сдавала коробки, находилась в другой части города, на окраине, по дороге на Баварию. Она вышла рано, сдала коробки и торопилась назад, неся полученный взамен мешочек с отрубями. Рынок, опасный из-за ежедневных облав, она обошла стороной. Здесь через замерзшую реку была протоптана тропинка, круто поднимавшаяся на снежный откос противоположного берега. Рая спустилась на лед и перешла реку. Над самым откосом низко лежало белое зимнее небо. Какая-то старушонка тащила впереди мешок со щепками. По временам она стонала, почти лишенная сил. Рая медленно пошла за ней следом. Ее измученная за страшный год душа казалась теперь ей старой и все испытавшей. Какие еще испытания могли поразить ее или ужаснуть? Все близкие, с которыми проделала она путь отступления, были убиты. Родители затерялись и тоже, вероятно, погибли. Тот летний берег Буга, когда в порыве смятенного чувства сняла она с себя медальон и отдала его Соковнину, казался ей далеким, как детство. Она забыла даже черты этого человека, к которому тогда испытала привязанность. Она помнила только ночную грозу, и вспышки молний, и разрывы бомб, и сильную мужскую руку, к которой она прижималась. Почти год она вынуждена была скрывать свое настоящее имя. Веру Петровну она полюбила как мать. Но будущее было темно, и она не знала, хватит ли у нее душевных сил дождаться этого будущего. Только ночью, наедине с собой, она плакала. Днем она старалась казаться примирившейся со всем.