— В степи, Александр Петрович, схоронила… в голой самой степи. Занесло его теперь снегом. — И она опять не заплакала, ужасая его. — А Степа убит… из его полка Миколу Олексуна немцы раненого взяли. Через наше село проходил. Вот не думала я, Александр Петрович, что побачу еще вас… а немцы меня угоняли два раза, а мы поутикали от них. — Теперь она повернула к нему лицо и долгим, любящим и страдающим взглядом посмотрела ему в глаза. — Не узнать меня, Александр Петрович? — спросила она жалко. — Совсем старухой стала.
Но по тонкой краске, выступившей на ее скулах, он понял, что она хотела услышать другое… Ей шел только двадцать первый год, и мог ли он упрекнуть ее за то, что сильнее всего пережитого была в ней жажда жизни?
— Я еще и худшего ждал, что угнали тебя немцы в Германию, — сказал он наконец. — А мальчонку жалко, Варя… но разве было ему уцелеть, когда кругом такое?..
Она сидела, опустив голову, сплетя тонкие пальцы маленьких рук — та, прежняя, похожая на яблоньку, и, может быть, пережитое горе сделало только тоньше, значительнее ее девические черты.
— Я думала, Александр Петрович, совсем сиротой осталась… ни дома, ни близкого. А горя я приняла — не дай бог. — Редкие, крупные слезы потекли по ее щекам. — Что же, они, нимци-то, разорили нашу землю и так и уйдут? — спросила она вдруг. — Так и не зачтутся им наши слезы и кровь?
Он усмехнулся.
— Ну нет. На суде перед всем народом ответ держать будут. А счет у нас длинный. Ох, длинный наш счет.
Он сидел снова замкнутый, жесткий.
— Вы бы отдохнули, Александр Петрович, — сказала Варя робко. — Наверное, и не кушали ничего целый день?
Он только теперь почувствовал, как наголодался и нахолодался за сутки. Она подобрала его тяжелый полушубок и бережно повесила на гвоздь его шапку и шарф. И даже в том, как развешивала она его вещи, была женственная радость ее истосковавшейся души.
Был уже поздний час, когда Макеев вышел с Варей из дома. Снежок, выпавший к вечеру, свежо белел, и теперь в разорванных облаках, пробиваясь, ныряла луна, и воздух был чистый и потеплевший, как всегда после снега. Они прошли через двор и сели на опрокинутые сани.
— Вот что, Варя, если такое случилось… — сказал Макеев, глядя мимо, на занесенный снегом сарайчик. — Думал я о тебе не раз в глухую ночь и о мальчонке твоем думал. И давно уже решил для себя, что не останется он без отцовской руки, что бы со Степаном ни случилось. И вот тебе моя рука, Варя… не оставлю я тебя никогда, а где мой дом — там и для тебя всегда место найдется, пока свою жизнь не устроишь.