Я привожу из дома старый проигрыватель для дисков и записи с рождественскими гимнами и песнями. Она признается, что в этом заведении у нее совершенно нет ощущения приближающегося Рождества. За окном уже идет снег, но внутри все остается по-прежнему. Уходя от нее вечером, оставляю включенной музыку, чтобы она слушала ее, а не храп соседки.
Дни, которые не провожу с Кэтрин Тэтчер, я посвящаю Еве. Каждый раз мне приходится придумывать очередной глупый повод, чтобы ее увидеть. С наступлением декабря ее состояние ухудшается, такое впечатление, что ее окутывает густой туман. Списываю все на сезонную депрессию, хотя сам не понимаю, что это такое. Ева постоянно чувствует себя усталой. Она сама так говорит. Чаще всего она сидит у окна и смотрит на падающий снег. Стараюсь постоянно представлять ей какие-то новые факты, появившиеся в расследовании – порой не вполне реальные, – чтобы она не думала, будто дело зашло в тупик. Учу ее готовить лазанью по маминому рецепту. Я вовсе не стремлюсь сделать из нее кулинара высокого класса, просто это единственный способ заставить ее что-то съесть.
Ева признается, что муж старается как можно меньше бывать дома. Работает до десяти, а иногда и до одиннадцати вечера. Вчера вообще не пришел ночевать. Ей он сказал, что всю ночь работал над ходатайством, но раньше такого никогда не случалось.
– Каковы ваши подозрения? – спрашиваю я.
– Сегодня он выглядел усталым. Приезжал утром, чтобы переодеться.
Мне приходится применить все свои умения и навыки детектива, чтобы выяснить, почему она не уходит от мужа. Мне до сих пор так и не удается это понять.
– Значит, он действительно работал, – заключаю я.
Черта с два он работал. Я говорю это лишь потому, что так будет лучше для Евы.
Мы делаем вид, что забыли о том поцелуе. Однако при каждой нашей встрече я вспоминаю прикосновение ее губ. Закрыв глаза, ощущаю их вкус, чувствую все запахи ее тела, от аромата мыла на руках до шлейфа духов. Теперь я называю ее Ева, а она меня Гейб. Мы даже позволяем себе стоять ближе друг к другу, чем раньше.
Сегодня, когда она открывает мне дверь, я замечаю, как глаза ее вспыхивают от счастья. И не потому, что я сообщу ей что-то новое о дочери. Сегодня она была рада мне.
Ева умоляет меня взять ее в дом для инвалидов, но я понимаю, что она этого просто не вынесет. Она мечтает поговорить с миссис Тэтчер, как мать с матерью. Ева уверена, что та расскажет ей больше, чем мне. И все же я отказываюсь. Ева спрашивает, какая она, Кэтрин Тэтчер, и я говорю, что она очень сильная женщина, ее непросто сломить. Ева признается, что когда-то тоже была сильной, но тончайший фарфор и вещи откутюр сделали ее слабой.