Гейб спрашивает, не голодна ли она, но Мия не отвечает.
Я в свою очередь интересуюсь, не холодно ли ей, но и мой вопрос она оставляет без ответа.
Машин немного. Холодный воскресный день приятнее провести в постели. Чуть слышно работает радио. Мия ложится на заднем сиденье и засыпает. Я смотрю на некрасиво разметавшиеся волосы, чуть обветренные, порозовевшие от мороза щеки. Веки ее дрожат. Она спит, но разум заставляет прокручивать в голове сцены из прошлого. А я никак не могу понять, как такой человек, как Мия, могла влюбиться в такого, как Колин Тэтчер.
Я невольно перевожу взгляд на сидящего рядом мужчину. Мужчину до смешного не похожего на Джеймса Деннета.
– Я ухожу от него, – произношу я, не отрывая взгляд от дороги.
Гейб молчит и кладет руку на мою ладонь. Этим жестом он сказал все, что мог.
Машина подъезжает к дому, и мы выходим. Гейб предлагает подняться с нами и помочь, но я отказываюсь, говорю, что справимся сами.
Мия хлопает дверцей и сразу же направляется к подъезду, даже не взглянув на меня. Мы молча провожаем ее глазами. Гейб говорит, что заедет утром, у него есть кое-что для Мии.
Когда дочь исчезает из вида, он наклоняется и целует меня, не обращая внимания на снующих мимо людей, проезжающие автомобили и глазеющих по сторонам водителей стоящих у обочины такси. Я останавливаю его, положив руки на грудь.
– Я не могу, – произношу я.
Эти слова ранят меня больше, чем Гейба. Он несколько секунд внимательно смотрит на меня, а потом кивает. Дело вовсе не в нем. Мне уже давно пора разобраться в жизненных приоритетах и расставить все по своим местам. В моей жизни так давно не было порядка.
* * *
Мия рассказывает мне, что слышит звон разбившегося стекла. Видит, как он с трудом пытается вздохнуть, потом вытягивает руку и начинает падать. Она смотрит на кровь и ничего не может.
Я просыпаюсь среди ночи от крика. Когда вбегаю в комнату, Мия уже сидит на полу, склонившись к тому, кого здесь нет, и тихо шепчет его имя.
– Прошу тебя, не оставляй меня, – говорит она, затем подходит к кровати и начинает разрывать простыню, отбросив в сторону подушки и одеяло. Изо рта вырывается крик: – Оуэн!
Подняв голову, она видит меня, застывшую в дверях, не в силах пошевелиться от увиденной душераздирающей сцены, и опрометью бросается в туалет, где ее выворачивает.
Это случается почти каждый день.
Утром она чувствует себя не так плохо, но говорит, что это самые тяжелые дни в ее жизни. Постоянная тошнота ежеминутно напоминает ей, что Оуэн умер.
– Милая моя девочка, – говорю я. – Я готова сделать все, чтобы избавить тебя от этой боли, но, к сожалению, ничего не могу сделать.