– Ренфри, – сказал Геральт. – Независимо от твоих мотивов и соображений ты не уйдешь отсюда посвистывая и не будешь чувствовать себя так хорошо, что… Уйдешь не веселой и счастливой, но уйдешь живой. Завтра утром, как приказал войт. Я уже тебе это говорил, но повторю. Ты не убьешь Стрегобора в Блавикене.
Глаза Ренфри блестели при свете свечи, горели жемчужины в вырезе блузки, искрился Геральтов медальон с волчьей пастью, крутясь на серебряной цепочке.
– Мне жаль тебя, – неожиданно проговорила девушка, не спуская глаз с мигающего кружочка серебра. – Ты утверждаешь, что не существует Меньшего Зла. Так вот – ты останешься на площади, на брусчатке, залитой кровью, один-одинешенек, потому что не сумел сделать выбор. Не умел, но сделал. Ты никогда не будешь знать, никогда не будешь уверен. Никогда, слышишь… А платой тебе будет камень и злое слово. Мне жаль тебя, ведьмак.
– А ты? – спросил ведьмак тихо, почти шепотом.
– Я тоже не умею делать выбор.
– Кто ты?
– Я то, что я есть.
– Где ты?
– Мне холодно…
– Ренфри! – Геральт сжал медальон в руке.
Она подняла голову, словно очнувшись ото сна, несколько раз удивленно моргнула. Мгновение, краткий миг казалась испуганной.
– Ты выиграл, – вдруг резко бросила она. – Выиграл, ведьмак. Завтра рано утром я уеду из Блавикена и никогда не вернусь в этот задрипанный городишко. Никогда. Налей, если там еще что-нибудь осталось.
Обычная насмешливая, лукавая улыбка опять заиграла у нее на губах, когда она отставила кубок.
– Геральт?
– Да?
– Эта чертова крыша очень крутая. Я бы лучше вышла от тебя на рассвете. В темноте можно упасть и покалечиться. Я княжна, у меня нежное тело, я чувствую горошину сквозь тюфяк. Если, конечно, он как следует не набит сеном. Ну, как ты думаешь?
– Ренфри, – Геральт невольно улыбнулся, – то, что ты говоришь, подобает княжне?
– Что ты, ядрена вошь, понимаешь в княжнах? Я была княжной и знаю: вся прелесть жизни в том и состоит, чтобы делать то, что захочется. Я что, должна тебе прямо сказать, чего хочу, или сам догадаешься?
Геральт, продолжая улыбаться, не ответил.
– Я даже подумать не смею, что не нравлюсь тебе, – поморщилась девушка. – Уж лучше считать, что ты просто боишься, как бы тебя не постигла судьба свободного кмета. Эх, белоголовый! У меня при себе нет ничего острого. Впрочем, проверь сам.
Она положила ему ноги на колени.
– Стяни с меня сапоги. Голенища – лучшее место для кинжала.
Босая, она встала, дернула пряжку ремня.
– Тут тоже ничего не прячу. И здесь, как видишь. Да задуй ты свою треклятую свечу.
Снаружи в темноте орал кот.