Новая политическая система выдвигалась узаконенным переворотом на место прежней, парламентарной, либерально-демократической. Перемена, внесенная в государственный строй Италии фашизмом, на могла сразу же не бросаться в глаза, словно и впрямь начиналась «новая эра»: лишний аргумент в пользу тех, кто говорил о «фашистской революции».
Муссолини был первым из них. Он не уставал рекламировать это словосочетание. «Революция имеет свои права, – заявил он, например, в правительственной декларации парламенту, нарочито и горделиво оговаривая революционное происхождение новой власти. – Я стою на этом месте, чтобы защитить революцию черных рубашек и придать этой революции максимальную действенность, вводя ее, в качестве элемента прогресса, благосостояния, равновесия, – в историю нации». Позднее, в марте 1924, в уже цитированной нами речи мэрам коммун, он опять возвращается к этой теме, дабы дать понять, что фашистская революция не умерла, не перестала быть ненужной даже и после своей победы. Он преподносит слушателям как бы своего рода «теорию перманентной революции». «Я не хочу, – заявляет он, – чтобы фашизм заболел избирательной горячкой. Я хочу, чтобы фашистская партия вошла в парламент, но я хочу, чтобы сам фашизм остался вовне – контролировать и воодушевлять представителей. Национальная фашистская партия должна навсегда остаться неприкосновенным резервом фашистской революции». Правда, параллельно таким заявлениям фашисты любят называть свой переворот «революцией, являющейся в то же время реставрацией». Очевидно, они имеют при этом в виду реставрацию национальной преемственности, давно прерванной в Италии культом заграницы. «Фашизм, – гласит третий член декалога, – есть Италия мыслителей, провозгласившая права национального общества и тем самым освободившаяся от иностранного идейного влияния, господствовавшего у нас со второй половины XVIII века и достигшего своего апогея к началу XX века в матереубийственной идеологии Москвы». С этой точки зрения фашистская революция хочет стать реставрацией. Но и становясь ею, она не перестает быть революцией, насилием ниспровергавшей итальянское либерально-демократическое государство.
Счастливое завершение похода на Рим ознаменовалось торжественным парадом переворотческой армии, походным порядком, при оружии, продефилировавшей по улицам столицы. Через несколько дней черные рубашки скрылись из Рима, и вечный город принял свой нормальный вид. В провинции революция протекала более болезненно. Фашисты доламывали остатки красных очагов и гнезд, дожигали социалистические кооперативы и палаты труда, довершали расправы с врагами. Но скоро из центра зазвучали умеряющие окрики: «иллегализм» кончался, приближалась «нормализация». Нужно было восстанавливать авторитет закона.