Отходя ко сну, гуры согрели друг друга своими телами, и трудно было поверить, что за искусственными стенами маленькой пастои бушевала непогода. Гуабонгу снилась Мара. Он не представлял до этого, какая она – обри Ярка, поэтому во сне праматерь апшелоков предстала ему в странном образе какой-то помеси маунта с сабаем. Её тело было большим и лохматым, но только серого цвета, а не чёрным, как у всех пещерных маунтов. Она стояла на задних лапах, расставив в разные стороны мощные передние, заканчивавшиеся длинными, размером с хороший патруг, когтями. Только голова у Мары была сабая, и из-за спины виднелся хвост. Рядом с ней почему-то стоял мамош Рун и улыбался Ллою. Ллой о чём-то спрашивал праматерь апшелоков, а она ему что-то отвечала, и при этом Рун всё время кивал головой, будто соглашаясь. Мара говорила очень тихо, настолько тихо, что не было слышно ни одного слова, однако речь её была понятна. В самый разгар беседы Ллой проснулся, потому что рядом с ним засуетился Холдон. Воспоминания об оборвавшемся сне были ещё свежи, хотя вспомнить, о чём шла речь, уже было невозможно, как гуабонг не старался. В полной темноте вождь растолкал ещё спавшего Агра и сказал ему, что наступает время эйбы Гоз. Гур выбрался из орты, закрыв за собой вход, и его удалявшиеся шаги скоро затихли. Снаружи не слышно было шума ветра – видимо, Хавой понял бессмысленность своей атаки на апшелоков. Холдон тоже не слышал звуков непогоды, тишина ему говорила, что правитель холодов отступил, и он с радостью громко объявил об этом вслух.
– Хой Маре! Хой нашей заступнице! Хавой отступил, и теперь Агру будет легче найти на небе Гоз.
– Зачем ему Гоз, он ведь не юбур, чтобы о чём-то просить её? – не удержался от вопроса Ллой.
– Агр не будет просить эйбу ни о чём. Он должен удостовериться, что время пришло.
– Время чего?
– Время прихода к Маре, вот чего! – по тону, появившемуся в голосе вождя, Ллой понял, что вопросы того раздражают, поэтому умолк.
Холдон опять улёгся, и вскоре послышалось его похрапывание. Остальные апшелоки тоже продолжили прерванный сон. Гуабонгу, однако, уже не спалось. В его голове вертелся целый клубок мыслей. Он вспоминал свою Улу и малыша Нъяма. Как они там? Не случилось ли чего в пастои, не напали ль на неё гуабонги или враждебный род других апшелоков. Ллой содрогнулся от одной только мысли об этом. Гуры, и он в их числе, ушли очень далеко, в пастои остались только вары с малолетними обри, да юбуры. Разве они в состоянии защитить род? Правда, вход в пастою стерегут жжоки и целая стая сабаев во главе с Локо. Остаётся надеяться, что они не пропустят врага внутрь. Может, это о судьбе своей хлои спрашивал он, Ллой, у праматери Мары? Если даже и так, ответов её в памяти всё равно не сохранилось. Мара помнилась странным существом, не страшным, но странным. Какой? – образ её стёрся. Да ещё с ней, вроде, был кто-то рядом, но только кто? Рыться в памяти оказалось бесполезным делом, и Ллой предался приятным воспоминаниям о своей варе и своём обри. Он с блаженством вспоминал ласки Улы, её чудное тело, её добрые глаза. Лепет, порой бессмысленный, Нъяма умилял. Образ Оуна, непонятно как появившийся из темноты, заставил вздрогнуть. Потом вспомнилась отрезанная голова бывшего сородича, и опять на душу легло спокойствие. Сквозь хвою, из которой состояли стены орты, начал проникать внутрь дневной свет, и гуры рядом с Ллоем зашевелились, просыпаясь. Коч оттолкнул ногой еловые лапы у входа, и стало совсем светло. Холдон потянулся, расправляя плечи. Потом он выбрался наружу, перелезая через тела сородичей.