— Олег Юрьевич, между нами, шпионами, говоря, я в недоумении…
Казаченко насторожился. Чего стоила одна форма обращения! Если бы не обезоруживающая и вместе с тем осмысленная улыбка «подконтрольного», Олег подумал бы, что Аношин перезанимался. Мало ли, нервное истощение. Работать-то капитану приходилтся по 14–16 часов ежесуточно кроме воскресений. Да еще в отрыве от привычной обстановки — матери и друзей. Английский язык, аутотренинг, проработка легенды прикрытия, занятия по практической психологии, инструктаж о светских манерах, да мало ли…
— Говори! — невозмутимо бросил Казаченко.
— Да вы наверняка в курсе, — продолжая улыбаться, нараспев произнес капитан, не сводя глаз с собеседника.
— Нет, — отрезал Олег.
— Видите ли, Олег Юрьевич, со следующей недели в мою учебную программу вводится еще один предмет. — «АРАП» по-прежнему протяжно смотрел на полковника.
«Черт подери, — мысленно ругнулся Казаченко, — зерна упали в благодатную почву. Ученик в достаточной мере овладел механизмом выведывания: не спрашивая ничего конкретного, недомолвками подвигает тебя к раскрытию тобой самим собственных карт, провоцирует на непроизвольное речевое высказывание, так, кажется, это называется у психологов. Меня пытается превратить в полигон только что приобретенного им оружия. Ничего не скажешь, ловок стервец!»
Оба молча смотрели друг на друга. В глазах «АРАПА» Казаченко читал немой вопрос: «Ну, как, удался мой психологический этюд?»
— Знаешь, Пал Палыч, похвально, что ты блестяще демонстрируешь усвоенные навыки психологического манипулирования собеседником. Не обижайся, но я ведь давно это уже проглотил и успел переварить, а переваренное, оно вошло в мою кровь и плоть. Ты же — только начал откусывать. Нет-нет, погоди!
Олег поднял руку, заметив, что Аношин намерен возразить.
— Еще раз прошу, не обижайся. Просто знай, что я здесь еще и для того, чтобы тебе не быть всё время другим, чтобы ты мог побыть самим собой. Умей переключаться, выпускать пар из котла, выходить из роли в присутствии своих, иначе от постоянного напряжения получишь нервный срыв. Хотя, с другой стороны, оттачивать тот клинок, который ты мне сейчас продемонстрировал, вернее, не давать ему тупиться, — надо! Пусть непричастные, сидя перед экраном, восхищаются умением разведчика жить двойной жизнью. Они ведь не знают, что привычка к раздвоению оказывает разрушающее воздействие на человеческую душу, убивая в нём самом некоторые качества, которые являются необходимыми для нравственного здоровья человека.
Знаешь, японские регулировщики на особо загазованных улицах Токио каждые сорок минут меняют друг друга. Сменившийся сразу припадает к кислородной маске и двадцать минут от нее не отрывается. Так и у разведчиков — с чужими играешь роль, то есть дышишь угарным газом, со своими, став самим собой, насыщаешь кровь кислородом. По-другому — хана! Сам себя перехитришь… Всё! Теперь — говори. Я слушаю.