— Вы меня вызывали, пан староста?
Он кивает на парня, что стоит, опершись о стол. Китель. Наган. Из-под пилотки топорщится здоровенный чуб.
— Нет. Инспектор районной полиции.
Тот поворачивается. Без околичностей.
— Ты какой нации? Еврей?
— Нет!
— Я бы копейку не поставил против того, что ты еврей. А кто же ты?
— Русский.
— А документы есть?
Подаю паспорт. Рассматривает.
— Где ты этот паспорт взял?
Я совершенно инстинктивно стараюсь говорить не торопясь, не повышая голоса и не остря. Впрочем, я несколько успокоен: не Германия, не политика, а старая песня.
— Он выдан милицией.
— А когда ты русскую фамилию себе взял?
— Это моя фамилия.
— Брешешь!
Вопросы в связи с паспортом: где прописан, где работал, кем, как звали отца, деда?
О деде отвечаю:
— Был попом.
— Еврейским?
— Нет, самым обыкновенным.
Почему-то неожиданно:
— Немецкий язык знаете?
— Плохо.
— Как будет «стол»?
Отвечаю.
— Скажи по-немецки: «Я до этого не имею охоты».
— Не переведу.
— Подумай хорошенько.
Пытаюсь вспомнить: «Ich habe…» Но слова «охота», «желание» не помню. Оглядываюсь вокруг. Все сидят, отвернувшись, отодвинувшись.
— Нет. Этой фразы я не построю.
— А говоришь, что знаешь немецкий.
— Сказал «плохо». Со словарем кое-что переведу.
— Ты женат?
— Да.
— В Киеве одну жинку бросил, здесь вновь женился?
— Нет. Мы с женой пришли вместе.
— А почему она не записана?
— Мы не были еще записаны.
— Почему паспорт без карточки?
— Эта серия подлежала обмену в сорок первом году. Его срок истекал.
Чубатый ходит вокруг. То останавливается с одной стороны, то с другой.
Лицо вижу плохо, да и не смотрю. Зато ясно — часы белого металла и такой же, должно быть, алюминиевый перстень.
— Еще какие документы есть?
— Больше никаких.
— Ты химик, говоришь, диплом есть?
— Нет.
— Где он?
— Остался у родителей, а копия сгорела.
— Вот тебе и на! Ну, поедем в управу.
— Пожалуйста.
Подхожу к бричке сзади.
— Садись возле кучера.
Все остаются в дверях. Там же староста. Он отговаривает инспектора, предлагает что-то взять. Тот потом мне:
— Иди в контору. Подожди…
В это время староста Коцюруба:
— Да что ты его повезешь?
В конторе пусто. Решено воспользоваться случаем, выкурить папиросу. А туман вокруг. Это даже хорошо, и нечувствительность — хорошо. Вероятно, в таком состоянии умереть не больно. Сыплю табак. Входят люди, и он:
— Выйдите все.
Остались втроем: он, я и староста.
Он неожиданно:
— Скидай штаны.
Мгновение не моту взять в толк — зачем? Бить? Или… И решаю, что хочет выяснить, не обрезан ли.
Расстегиваю.
— А ну, показывай.
Осматривает, спрашивает Коцюрубу:
— Как, не обрезан?
— По-моему, нет!