Да будет тебе известно, моя дорогая, что растения выходят замуж совсем как мы, но у большинства из них бывает по многу мужей. Они называются «фанерогамами», если только я не путаю этого варварского слова. Это по-гречески и значит: заключивший брак публично, в муниципалитете. Потом имеются «криптогамы», тайные супружества. Грибы, которые ты ешь, живут в тайном браке.
Все это чрезвычайно скандально; но он очень недурно выпутывается, лучше, чем я, которая имела глупость громко расхохотаться раз или два в самых затруднительных местах. Но теперь я стала осторожнее и больше не задаю вопросов.
Она же к той же
Нуармутье, …февраля 1845
Ты непременно хочешь знать историю этого столь бережно хранимого букета; но, право же, я не решаюсь его спросить. Во-первых, более чем вероятно, что никакой истории и нет; а если и есть, то, может быть, он не захочет ее рассказывать. Что касается меня, то я совершенно уверена…
Но довольно! К чему притворяться! Ты же знаешь, что от тебя у меня не может быть секретов. Я знаю эту историю и расскажу ее тебе в двух словах; нет ничего проще.
— Как это вышло, господин аббат, — сказала я ему однажды, — что с вашим умом, с вашим образованием вы соглашаетесь быть кюре в маленькой деревушке?
Он грустно улыбнулся.
— Легче, — отвечал он, — быть пастырем бедных крестьян, чем пастырем горожан. Каждый должен браться за то, что ему по силам.
— Вот поэтому-то, — сказала я, — вы и должны были бы занимать лучшее место.
— Мне как-то говорили, — продолжал он, — что его преосвященство епископ N-ский, ваш дядя, соизволил подумать обо мне, желая дать мне приход святой Марии: это лучший приход в епархии. Так как в N. живет моя старая тетушка, единственная моя родственница, то говорили, что это очень удобное для меня назначение. Но мне хорошо и здесь, и я с удовольствием узнал, что его преосвященство остановился на другом лице. Что мне еще надо? Разве я не счастлив в Нуармутье? Если я тут приношу хоть какую-нибудь пользу, то мое место здесь; я не должен его покидать. К тому же город мне напоминает…
Он замолчал и смотрел мрачно и рассеянно; потом вдруг сказал:
— Мы не работаем. А наша ботаника?
Мне не хотелось и думать про старое сено, раскиданное по столу, и я продолжала расспрашивать:
— Давно вы приняли священство?
— Тому девять лет.
— Девять лет… но мне кажется, что вы должны были тогда уже быть в таком возрасте, когда занимаются какой-нибудь профессией? Признаться, мне всегда казалось, что вы стали священником не по юношескому призванию.
— Увы, нет, — сказал он, словно стыдясь. — Но если мое призвание и было поздним, если оно определялось причинами… причиной…