А сейчас академик думал:
«Зачем нагрубил Назарову? Ведь сложное это дело — освоение земель в полупустыне».
По существу-то и у самого Ивана Евдокимовича тоже рушились годами сложившиеся убеждения: их расшатала суровая практика. Пока он жил в Москве и яростно спорил со своими теоретическими противниками, его собственные умозаключения казались ему очень логичными, даже красивыми. В уме рисовалась травопольная система: введен клин трав, созданы водоемы, овраги и неудобные земли засажены лесом. Совершается логический круговорот. Но вот академик обосновался в полупустыне и увидел, что все красивое, так стройно разработанное в статьях и докладах, не так-то просто применить на практике. Но согласиться с этим — значило склонить повинную голову перед своими противниками, а противники-то все молодые, пришедшие в агрономию от земли.
5
Простившись с академиком, рассвирепевший Назаров не вошел, а прямо-таки влетел в кабинет секретаря райкома, как влетает на стадион запоздавший яростный болельщик: потный, глаза навыкате, растрепан.
— Слушай… секретарь! — закричал он еще с порога и, посмотрев вокруг, спросил: — У тебя никого нет?
— Видишь, кроме тебя, никого, — как всегда, уравновешенно произнес Лагутин. Подергивая левой густой бровью и поводя желваками на выпуклых скулах, он внимательно всматривался в суетливого Назарова.
— Академик, по-моему, того… — И Назаров постучал себя по лбу пальцем.
— В чем же ты это усмотрел, товарищ психиатр? — насмешливо спросил Лагутин.
— Только что мы были в поле. Клевер долой! Зерновые долой! Науку долой! И бери в пример кавардак нашего любезного Иннокентия Жука!
Назаров и Лагутин оба были агрономы, только Назаров — полевод, а Лагутин — животновод; поэтому как-то само собой получилось, что Назаров взял шефство над полеводами, а Лагутин — над животноводами, главным образом над чабанами. И сейчас, сидя за столом, секретарь райкома думал, как поднять на ноги Егора Пряхина. Отвлеченный от дум стремительным натиском Назарова, он откинулся на спинку стула, запрокидывая лицо с монгольскими скулами и чуть раскосыми черными глазами.
— Понимаешь, неладное творится с академиком. Тут у него! — И Назаров снова постучал пальцем себя по лбу.
— А может, это у тебя тут? — стуча по своему лбу карандашом, проговорил Лагутин.
— Ну, ты это брось! Мы же все перенимаем от Нижнедонского района. Там за двадцать лет поля вон какие стали: земля изменилась, климат изменился. Астафьев, он знает, как управлять землей. Вот секретарь так секретарь: не чета некоторым. На днях мне сказал: «Мы перестали кланяться земле и просить ее: «Матушка, уроди». Заставили землю служить нам и диктуем ей: «Давай зерно, давай мясо, давай овощи, фрукты».